— Это как? — спросил Славик.
— 'Красить-то? — ответил День устами Кубика. — То дело хлопотное. Главное, чтобы все цвета были разные. Вот смотри: помидоры — красные, сливы — синие, абрикосы — сами знаете, какие, на баклажаны много красок уходит, смешивать приходится, цвет у них сложный, лиловый, яблоки — те все разноцветные, недаром говорят про них — расписные…'
— А цветы-то, про цветы-то ты забыл! — подсказала увлекшаяся рассказом Нинка.
— 'И цветы, — согласился День Авдей Поликарпович. — Каждый кисточкой, чуть он раскроется, тронь, да не раз — как, например, анютины глазки. Так и корпишь над каждым… А черешня, а вишня, а ягоды! Все грибы в лесу под кустами отыщи и шляпки покрась — да цвет не дай бог перепутать, а то ведь отравится кто! О-го-го сколько работы! К вечеру так умаешься, что еле-еле до горизонта доплетешься. Ну, правда, напоследок еще закатом полыхнешь — а в нем все краски до единой. Завалишься за горизонт — и спать, отдыхать. Проснешься, а ты уже не Авдей, а Данила или Евсей…'
— А чего у тебя все дни — мужики? — привередливо спросила Нинка. — Женщин-дней неужто не бывает?
— Да что ты! — не растерялся Кубик. — А среда, а пятница? А суббота? Трое мужчин и как раз три женщины. Народом все предусмотрено, полное, заметь-ка равенство! А седьмой день — воскресенье — ни он, ни она. Значит, общий.
— А звать-то женщин как? — не унималась Нинка.
— Первое имя — Анна…
— Как мою мамку, — удовлетворилась наконец Нинка. И подвела итог: — Выдумщик ты, Кубик! Укороту на тебя нет!
— Неужели не интересно? — всерьез (чему Славик удивился) забеспокоился художник.
— А чё в выдумке интересного? — резанула правду-матку Нинка. — Ты бы коров, как моя мамка, подоил, было б тебе не до баек!
— Ну, Нин… — Кубик растерялся, — не всем же доить коров. Кто еще хлеб сеет, кто комбайны делает, кто на самолетах летает…
— А кто по лугам цельное лето ходит да краску по белому размазывает! Ты бы вон мою мамку лучше нарисовал!
— А что! — ожил художник. — И нарисую. — К Кубику возвращалась уверенность. — Возьму и напишу. Молодец, Нинон! Прямо умница! Такую идею подала!
— То-то, — сказала Нинка, вставая из-за стола. — А то ходит по лугам, ходит, вчерашний день ищет.
— Может, и тут ты права, Нинон, — вздохнул Кубик, — ищу я вчерашний день, а сегодняшний мне глаза слепит…
Нинка победно на художника и на Славика глянув, — порядок здесь явно был ею наведен, — взялась помогать Полине Андреевне убирать, а Славик смог наконец вступить в разговор.
— Дядя Витя, — сказал он то, что было все время у него на языке, — а вот что бы вы делали, если б встретили в нашей деревне пришельцев?
— Я? — чисто по-детски переспросил Кубик, он все еще от грустной мысли о вчерашнем дне не мог отделаться. — Я? Я бы сказал им: 'Глокая куздра штеко будланула бокра и кудрячит…'
Славик, а он собирался уже встать, так и шлепнулся на табуретку.
— Откуда вы знаете их язык?!
— Знаю, — снова грустно ответил Кубик, — я много чего знаю. Может даже слишком много. И именно это мне и мешает работать…
Взрослого друга у Кубика в деревне не было, и поэтому он иногда говорил Славику то, чего тот не понимал и что, очевидно, было понятно только взрослому.
Великий каратист
Всего шесть слов — и Кубик превратился в загадку. Откуда он знает язык пришельцев? Неужели он успел и познакомиться с ними, и узнать их язык? И почему он не рассказал об этом Славику? Может потому, что взрослые умеют хранить тайну? Славик решил потихоньку вызнать ее у художника. Молоко он отнесет кукурузным человечкам чуть позже.
После обеда женщины стали мыть посуду, а мужчины уселись на крыльце.
День был… Нет, об этом надо подробнее. Уж коль среди наших героев есть художник, будем время от времени смотреть на все его глазами.
Кубик, чуть выйдя на крыльцо, прищурился и осмотрел день, как натурщика, который, пока его не было, изменил положение, и тени на нем сместились.
День был зеленый, голубой и желтый. Желтыми были солнце, подсолнухи, видные с крыльца, и цветы 'золотой шар' в палисаднике.
По двору ходили куры и петух. Хвост бил из петуха разноцветным праздничным фонтаном… Куры разгребали землю, что-то склевывали и переговаривались:
— Ко-о-о, ко-ко-ко… Ко-ко…
Понять их было легко:
— Камеше-е-ек… Песо-о-к… Зернышко-о-о… Семечко-о-о…
Петух чем-то ужасно гордился. Скорее всего, хвостом. И еще, вероятно, гребнем, глядя на который, между прочим, люди придумали корону своим царям. Потом о сходстве короны и петушиного гребня они забыли, и зря.
Петух вниз почти не смотрел, а разрыв землю сильными ошпоренными ногами, краем глаза замечал в ней червяка. Он сзывал кур:
— Чер-вяк!
Куры, кудахтая, со всех ног кидались отведать червяка, ссорились, клевали друг дружку, а петух, отвернувшись от них, свысока оглядывал двор в надежде, что кто-нибудь еще, кроме кур-дур заметит, какой он и большой, и сильный, и красивый, и умный, и червяка умеющий находить в одно мгновение…
Кубик о своей тайне помалкивал и не сводил глаз с петуха.
— Все нынешние болезни, — неожиданно объявил он, — происходят оттого, что люди перестали смотреть на кур! Мы их видим только голыми и замороженными. Кошмар! Разве может замороженный петух снять стресс, который человек получил на работе? Будь я врачом, я прописывал бы не таблетки, а куротерапию, то есть пристальное смотрение на живых кур с целью исцеления.
— Дядя Витя, — решился Славик, — ну вы бы сказали инопланетянам 'Глокая куздра…', а дальше что?
Петух не выдержал напора каких-то чувств — захлопал крыльями и заорал.
— Нет, ты полюбуйся этим горлодером! — воскликнул художник вместо того, чтобы ответить на Славикин вопрос. — Сколько в нем спеси, глупости, фанфаронства! Столько же, сколько в ином человеке. Но это, — Кубик поднял указательный палец, который был у него всегда в краске, потому что писал он частенько не кистью, а именно пальцем, — но это всего-навсего петух, и глупость его мне не опасна… Ведь в конце концов я могу петуха съесть. Я смеюсь над ним, я отвожу с ним душу, понял, Славик?
— Понял.
— Ты кажется спросил, что будет после 'Глокая куздра…'?
— Да.
— Дальше все будет прекрасно. Я бы с ними после этого подружился, пришельцы показали бы мне, что они привезли с собой. Это будут, конечно, удивительные вещи… Глянь-ка, это не к тебе?
Славик повернул голову к калитке. Там стояли Генчик, Юрчик и Васек. Генчик манил его к себе рукой.
— К… ко мне, — сказал Славик и голос его дрогнул.
— Пойти с тобой?
— Не надо. Я сейчас вернусь… — Он подумал, что не будут же деревенские драться при Кубике.
