войны на Юге.[27] Юг был оккупирован, начиная с первой гражданской войны, оккупирован, по крайней мере, психологически, и угроза федерального вмешательства была единственной причиной, удержавшей Юг от всеобщей расовой войны в шестидесятых годах. Если угроза федерального вмешательства по какой-либо причине исчезнет, то на Юге может разразиться геноцидная война. Белые и черные на юге существуют в состоянии, подобном отношениям между племенами тутси и хуту в Руанде. Они живут вперемешку, конкурируют экономически, политически и психологически, и у них нет никакой общей истории за исключением взаимной ненависти и отвращения.
Черные захватывают политическую власть на Юге, и белые южане оказываются перед жестокой реальностью, что партизанская война — их единственный реальный ответ на законно обставленное политическое/военное давление черных в форме объединения черных политиков и черной полиции, нацеленное на произвол в отношении белых и захват их собственности под прикрытием закона, которое делает жизнь белых совершенно невыносимой.
И все это будет проделываться совместно федеральным правительством, федеральной полицией, федеральной судебной властью и федеральными вооруженными силами.
В итоге события на Юге, вероятно, развернутся по следующему сценарию:
1: Черные законно захватят политическую власть, по крайней мере, на Глубоком Юге.
2: Белые побегут в анклавы на территории Юга, а многие вообще уедут оттуда.
3: Коррумпированная черная верхушка-полностью разорит районы, находящиеся под ее контролем, что, возможно, приведет к перевороту со стороны черных экстремистов-революционеров.
4: Завяжутся боевые действия между черными и ополчениями оставшихся белых анклавов, в которых большинство белых будет убито, если их не спасет федеральное правительство.
5: Конечным результатом этих событий будет образование на Глубоком Юге независимого государства черных, столица которого, вероятно, окажется в Атланте.
Правила Мао для длительной революции в сельских районах для Юга не слишком подходят, потому что черные получат власть законно, а у белых есть возможность бежать.
Скорее, что более вероятно, события на Юге развернутся по югославской модели, где массовые столкновения начались буквально на следующий день после полного краха центральной власти.
Этот крах власти может принять форму свержения черной верхушки черными радикалами, или попытки федерального правительства вернуть себе власть, или же внезапных вспышек геноцида белых черными и черных белыми. В любом случае, после захвата сохранившихся белых анклавов в новом государстве черных, а также при ликвидации черных анклавов на территории белых рядом с границами этой новой черной страны, жертвы будут огромными.
А что произойдет, если вторая гражданская война начнется всерьез, а черные не будут составлять большинства на Юге?
Черные, конечно, проиграют, но что они потеряют, и с чем останутся? По этому сценарию с черным меньшинством события в основном развернутся, как и при сценарии с черным большинством, но до начала гражданской войны II черные захватят не более чем, скажем, трех правительств штатов, а, возможно, и ни одного.
Вместо окруженных белых анклавов этнической чистке подвергнутся окруженные черные анклавы. По-прежнему сохранится вероятность того, что белые предоставят черным родину: долину Миссисипи с Мемфисом как границей на севере и цепочку из кусков земли — «Черный пояс» до Вашингтона в округе Колумбия на севере.
Другая возможность в случае победы белых — отнесение черных к другой (потусторонней) категории — полностью совместима с западным понятием тотальной войны. От такого решения кровь стынет в жилах, но нам не следует уклоняться от ее рассмотрения, потому что вторая гражданская война может ввергнуть всех нас в эту пропасть. Для понимания такой возможности, нам придется немного отвлечься и заново продумать наше представление о войне….
Призрак Карла фон Клаузевица,[28] по-прежнему, как кошмар преследует и профессиональных военных, и государственных деятелей, потому что ни один нравственный человек среди них так и не ответил на подразумеваемую пруссаком аксиому и даже открыто не признал то, на что осмелился указать Клаузевиц. Прусский аристократ навечно снял понятие войны с небесных высот морали, куда помещали ее предшественники Клаузевица. Если бы он ложно объявил, что война облагораживает, то вошел бы в историю в компании с менее значительными людьми вроде Ницше. Если бы он осудил войну как безнравственное дело, то был бы сразу же отвергнут. В своей книге «О войне» («Vom Kriege») Клаузевиц заявил, что войны — это предприятия, которые должны приносить пользу «государству», сущность, выражаемая как своего рода светская троица правящих кругов, народа и вооруженных сил — что это «государство» имеет интересы, которые иногда наиболее удобно продвигаются «другими средствами» войны, а иногда нет. Клаузевиц понизил войну до бесстрастного статуса своего рода инструмента плотника, применяемого не чаще, чем это достаточно целесообразно. Государственные деятели и генералы при принятии решения о начале войны больше не должны были тревожить Бога, этику, мораль, честь и тому подобные доиндустриальные, преддарвинистские скучные понятия. Люди теперь сразу же стали и мерой всех вещей, и объектом собственной количественной оценки.
Дарвин, фон Клаузевиц и Адам Смит — авторы апокалиптической эпохи, эпохи, приближающейся к своему кульминационному моменту.
Но что измеряет достаточность? Действительно, что? Клаузевиц считал, что «Война поэтому есть акт насилия, имеющий целью заставить наших противников подчиниться нашей воле». Но Клаузевиц никак прямо не упоминал о временном измерении воли, или циклическом характере политического «волепроявления», что обрекло всю Европу на бесконечное хождение по кругу войн, как будто Европа — это бессмысленный вол. Ответ заключается в прусском понятии Клаузевица о чести, которое заставило его заявить: «Война есть не что иное, как огромный поединок».
По иронии судьбы марксисты оказались учениками Клаузевица и поддержали его техническую концепцию войны, которая прекрасно соответствовала марксистским построениям. Их соображение о временной зависимости заключалось в построении глобального коммунистического общества, которое должно было стать вечной — последней и окончательной революцией. После марксистской революции войны больше просто не должны были происходить, поскольку войны были не чем иным как неизбежными столкновениями между конкурирующими кликами капиталистов.
Гитлер также изучал Клаузевица и, будучи истинным революционером, понял ошибку Клаузевица, когда заявил: «Генералы думают, что войны должны вестись как турниры средневековья. Для меня рыцари бесполезны; мне нужны революционеры». Вот и ответ! Никакой чести, никаких поединков, никаких рыцарей, и завершение революции, которую начал этот аристократ.
Мало того, что Гитлер отделил решение о начале войны и мораль, он также отделил ее ведение и мораль. Еще более важно, что он учитывал значение воли и временной фактор.
Ответом Гитлера на проблему времени был также постоянный порядок, при котором противники, достаточно сильные, чтобы угрожать Германии, просто больше не должны были существовать, даже потенциально.
Гитлер задумал навсегда освободить Германию от бесконечного цикла войн, прямо распространив логику Клаузевица на отдельные категории предполагемых внутренних и внешних противников Германии. Пороками Гитлера были мораль и практика. Он не был виновен в какой-то противоречивости своей философии и ее применении; и не стоит лицемерить: его военная философия шла прямо от фон Клаузевица.
Сценарий неограниченной войны в Америке по Клаузевицу не является неизбежностью, но нужно рассмотреть его без дрожи в коленях: сравнить ситуацию у черных и у испаноязычных американцев.
В Мексике насчитывается около 90 миллионов мексиканцев, и еще возможно 25 миллионов
