Но это было еще не все. Я начал замечать вещи, которые не вписывались ни в одну физическую теорию, о которой я когда-либо слышал. Повсюду вокруг меня плыли по воздуху комки.., чего-то. Малюсенькие пузыри с булавочную головку и воздушные шары, которые просачивались сквозь окружающие меня предметы. Темные морщинки и глупое кивание больших пузырей напомнили мне картинки в детских книжках Айрис про доктора Севса.
Я решил называть их колобошками, как это делал добрый доктор Севе.
Рядом с кладбищем стоял дуговой фонарь, который теперь зажегся. Мелкие колобошки заструились из него, как пузырьки со дна фужера с шампанским. Вероятно, они имели какое-то отношение к энергии. Они были почти прозрачными и едва осязаемыми. Мне стало интересно, не улучшились ли мои мыслительные способности, и я переключил свое внимание на проблему континуума.
Мой разум, несомненно, был активнее, чем обычно. Я ©разу же представил себе три-четыре новых способа расположения множества из "с" точек в пространстве. Но мое воображение оказалось слишком живым для математического мышления. Мои идея зажили своей собственной жизнью и не хотели стоять на месте, чтобы я мог их как следует обдумать. У новых способов организации пространства отросли ноги, и они принялись гоняться друг за другом вокруг бука. Я решил отложить их рассмотрение до другого раза.
Эти мысли вызвали неприятное воспоминание: некоторое время назад я вообразил, будто продаю душу за решение проблемы континуума.
— Я это не всерьез, — прошептал я пустынному кладбищу. — Я ничего не подписывал. — Никакого ответа.
Мне захотелось немного полетать. Наилучшим вариантом показалось навестить Эйприл. Уже почти совсем стемнело, и колобошек стало заметно меньше. Я почему-то не боялся, что мое тело умрет. Но меня тревожило, что его может найти полиция и упрятать в тюрьму. Однажды это случилось со мной в студенческие годы. Я как раз допивал литровую бутылку бурбона, и было это в конце многонедельного запоя. Я был один. Занимался рассвет. Я сидел на ступеньках библиотеки и наблюдал, как становилось все теплее и все светлее. Пастельные тона плавно переходили в белый, и тут я побежал навстречу существу из света. Иисус. Мы уже долго разговаривали без слов, когда два копа стали грузить меня в воронок. «А где тот, другой парень?» — спросил я. Они переглянулись и ответили: «Он не пил».
В тот раз меня временно исключили из колледжа. Мне вообще-то было все равно. Но если полиция найдет меня сегодня, это уже будет другое дело. Даже если я не был пьян и не обкурился, вид у меня был именно такой. И я уже не был студентом. Я был двадцатисемилетним преподавателем, а в кармане моего плаща валялась пара старых бычков с марихуаной. Я по меньшей мере потерял бы работу, а по большей загремел бы в Аттику. Заявка Рокки на президентство обошлась штату Нью-Йорк в самое строгое антинаркотическое законодательство в стране.
Уже стало по-настоящему темно, и я был далеко от дороги. Сегодня полиция меня не найдет. Я надеялся, что Дьявол во второй раз тоже не придет за мной. Я взмыл кверху прямо сквозь толстую ветвь бука. Она была полой, и я разглядел внутри пару прижавшихся друг к дружке белок. Меня соблазняла мысль, сжаться до беличьих размеров и остаться. Но я соскучился по Эйприл. Я взлетел высоко над деревьями. В двух кварталах был виден наш дом на Тунцовой улице. Я помчался к нему.
Пока я летел, я перестал обращать внимание на форму моего астрального тела, и оно приняло более удобные очертания. Я наискосок прошил крышу и приземлился в прихожей у зеркала.
Размером и формой я был похож гриб. Я взмыл к потолку и оттуда слышал, как Эйприл чистит пылесосом в детской. Там было ярко и жизнерадостно. Вокруг лампы висела гроздь желтых колобошек. Айрис сидела в своей кроватке, а Эйприл тянулась щеткой пылесоса к паутине под потолком. Она казалась такой красивой. Ее лицо стало ненапряженным, она улыбнулась, когда малышка издала какие-то звуки. Малышка меня видела.
«Ба, га ба», — сказала она, обнажая в улыбке десны и размахивая пухлыми ручонками в мою сторону.
Я подлетел поближе к Эйприл, а она откинула назад прядь волос и посмотрела сквозь меня. Здесь, в детской, все казалось таким правильным, таким разумным и добрым. Это было мое настоящее место, это был желанный моему сердцу мир. А не было ли какого-нибудь способа просто остаться здесь? Может быть, мне и в самом деле все это снится, а сам я дремлю на диване в гостиной? Я пожелал этого изо всех сил, очень отчетливо представив себе, как бы я выглядел, калачиком свернувшийся во сне, в этом неудобном, но таком устойчивом положении, на этих пурпурных подушках. Удерживая в воображении эту картину, я выплыл из дочкиной комнаты и направился по коридору в гостиную.
Когда я оказался в ней, кто-то юркнул из входной двери, захлопнув ее за собой. Встревоженная неожиданным звуком Эйприл вбежала в гостиную.
— Феликс? — вопросительно произнесла она. — Феликс? — Но ответа она не услышала.
Она открыла входную дверь и выглянула, но было явно слишком темно, чтобы она что-нибудь разглядела. Вернувшись, она вдруг издала тревожное восклицание и склонилась над столиком в прихожей. На нем лежала ее сумочка, и кто-то все из нее вытряхнул и очистил кошелек.
Паря бесформенной субстанцией под потолком, я наблюдал за тем, как она сложила все обратно в сумочку, закурила сигарету и присела. Мне стало интересно, почему она не позвонила в полицию. Она выпустила сердитую струю дыма, посмотрела на часы и, схватив газету, увлеклась чтением. Кто же это выскочил из дома? Грабитель? Или у Эйприл был любовник? Я легко мог слетать и выяснить, но мне ужасна не хотелось покидать это место.
Спустя несколько минут Эйприл отложила газету, закурила новую сигарету и невидящим взглядом уставилась на темное окно. Вползла Айрис, улыбнулась мне и стянула со стола стопку журналов. Мое внимание привлек раскрывшийся свежий комикс, и я подлетел поближе, чтобы хорошенько рассмотреть его.
Неожиданно я уже иду по красивой улице в мире простых красок и целостных форм. Гладкий тротуар сияет безукоризненной чистотой, лужайка однотонного зеленого цвета обсыпана желтыми цветами, а мой белоснежный живот выглядывает из-под сине-черного матросского костюма.
Я поворачиваю голову и восхищаюсь тем, как мой хвост с аккуратно уложенными перышками виляет влево-вправо в такт моей деловитой походке. Моя синяя машина на больших надувных шинах стоит у тротуара. Я подбрасываю ключ высоко в воздух, а сам перепрыгиваю дверку и оказываюсь на своем месте. С довольным кряканьем я ловлю ключ рукой в перчатке.
Я плавно трогаю машину и сразу же припарковываю ее перед деньгохранилищем Дядюшки Скруджа. Я достаю из багажника чемодан, торопливо бормоча что-то писклявое, что я сам не могу разобрать. Что-то про яхту.
Дядюшка Скрудж сидит за своим письменным столом.
— Капитан Дак явился для прохождения службы, — отрапортовал я, изогнув клюв в длинной улыбке, Вокруг головы Скруджа появляется дымок, и он подпрыгивает в воздух.
— Давно пора, ты ленивый бездельник! — Он выхватывает карманные часы и сует их мне прямо в морду так, что я чуть не падаю. — Ты опоздал на два часа!
Мой соперник Мак-Скряга собирается обогнать нас в поисках сокровища Затерянной Пирамиды!
— Я лишь пытался закончить этот кроссворд, — объяснил я, доставая книжечку. — Вы, случайно, не знаете слово из восьми букв, начинается на "д" и означает умозаключение?
Скрудж разъярен больше обычного.
— Да, — дымится он, поднимая свою трость. — ДЕ-ДАК-ЦИЯ!
Он гонит меня из здания. В одной руке у меня книжка с кроссвордами, в другой — чемодан. Мои ноги сливаются в полупрозрачное круговое мелькание, а Скрудж несется по пятам.
Хьюи, Дьюи я Луи держат корабль наготове, и вскоре мы уже в открытом море.
Я тружусь над своими кроссвордами, мальчишки рыбачат, а Скрудж стоит у штурвала и разглядывает горизонт в подзорную трубу.
— А что это за слово из девяти букв, начинается на "д" и означает воздушное судно? — выкрикиваю я.
— ДИРИЖАБЛЬ! — вопят мальчишки.
Я продолжаю трудиться над кроссвордом, а над нашим кораблем зависает стратостат. Мак-Скряга
