- Слушай, а тебе не кажется, что мы вляпаемся ещё больше, если про виноград с этикетки чудесным образом 'забудем', а Виктория Павловна возьмет и вспомнит?
- Не вспомнит! - Алиса быстро помотала головой. - Во-первых, она к бутылке не приглядывалась - все скромненько у холодильника сидела, а во-вторых, ей сейчас не до того... Прикинь, что бы было, если б мы у себя эти маникюрные ножницы оставили, и ты бы или я их утром в девятую палату понесли?
Мне снова вспомнились синюшные ноги Галины Александровны с потрескавшимися пятками старой женщины. Ее ночная рубашка в веселенький синий цветочек. Глупый и кокетливый белый бантик на груди. И спелый розовый, почти красный, виноград, похожий на шмат гигантской лососевой икры...
- Ну, так что? Значит, молчим?
Ответить я не успела. После короткого, весьма символического стука дверь нашей палаты отворилась, и на пороге возник оперативник в шерстяной клетчатой рубахе и черных джинсах - кстати, тот, который понравился мне меньше всех. Нет, лицо у него было, в общем, нормальное: прямой нос, светлые брови, чуть выпуклые серые глаза. Но общее впечатление портил внушительный 'пивной' животик и манеры прямо-таки техасского рейнджера.
Первое, что он сделал - это брезгливо помахал рукой перед лицом, разгоняя сизый дым, качнулся с носков на пятки и заметил:
- Да, девушки, накурили вы, конечно, так, что хоть топор вешай! Что? Нервишки шалят?.. Но дело, в общем-то, не в этом, а в том, что вас здесь две. Поэтому одна сейчас пойдет погуляет по коридору, желательно, в отдалении от девятой палаты, а с другой я в это время побеседую. Идет?
Смотрел он на нас при этом, как на каких-нибудь злостных угонщиц скота с цивилизованных ранчо.
Алиса после этих слов немедленно поднялась и направилась к выходу, словно получила совершенно конкретный приказ: 'Гражданка Кубасова - на выход!', я же осталась сидеть, как приклеенная.
Когда дверь за ней закрылась, опер удовлетворенно кивнул, широкими шагами, в раскачку, подошел к столу. Брезгливо взял двумя пальцами нашу пепельницу, полную окурков, и переставил её на подоконник. Потом поддернул ремень джинсов и, широко расставив колени, опустился на стул, на котором только что сидела Алиса. Я наблюдала за ним, как приговоренный кролик за удавом.
- Итак, как вас зовут?
- Мартынова Евгения Игоревна.
- Очень хорошо! - он кивнул. - Значит так, Евгения Игоревна, сейчас мы с вами побеседуем об убитой гражданке Барановой, в частности, и о вчерашнем вечере и ночи, в общем.
- Конечно... Только я, наверное, ничего важного сказать не смогу, потому что заселилась только вчера... То есть, позавчера, и...
- Давайте, я буду решать, что важно, а что не важно!
Я сочла вежливым и разумным немедленно согласиться: 'Давайте!', после чего мой собеседник подпер щеку кулаком и взглянул на меня странно, почти с сочувствием.
- Значится, так... Начнем с гражданки Барановой...
- Да, я, в общем-то, с ней почти не была знакома. Просто вчера вечером мы пошли за штопором...
- В каком составе?
- Что 'в каком составе'?
- В каком составе, спрашиваю, вы пошли за штопором и по какому случаю собирались пить?
Теперь уже я взглянула на него с изумлением:
- По поводу Рождества... Просто у моей соседки была бутылка вина, а штопора у нас не было. Вот Виктория Павловна и вспомнила, что, вроде бы, видела его у женщины из девятой палаты... Мы пошли к ней, она в это время читала книгу. Но штопора у неё не оказалось, а была энергетическая спираль...
- И что это за 'зверь' можете объяснить? - опер потер лоб так, словно у него сильно болела голова.
Мне показалось правильным объяснить подробно и доступно:
- Это такая спиралька, как развернутая пружинка... Похожа на штопор, но на подставочке, а сверху голубой шарик. Поэтому бутылку не откроешь.
- Не слепой. Видел... Назначение можете объяснить?
Похоже, мимо зловещего вопроса о бутылке удалось удачно проскользнуть!
- А-а... Ну, это, вроде бы, что-то для коррекции биополя. Нервную систему ещё восстанавливает, лечит. Короче, какая-то экстрасенсорная штучка.
- Понятно, - он сдержал усмешку. - И о чем же вы с гражданкой Барановой разговаривали?
- Да, я почти все время молчала. А они с Викторией Павловной разговаривали о здоровье, о том, какая у нас медицина плохая, транспорт. Еще о том, что к пенсионерам плохо относятся... Знаете, она мне показалась женщиной из того разряда, которые вечно ворчат и постоянно всем недовольны... Но к нашему приходу она, кстати, отнеслась нормально. Даже ножнички маникюрные дала, чтобы пробку попробовать отковырять!
- Видимо, те самые ножницы, которые намеревалась вернуть ей утром гражданка Ким?
А я до этого и не знала, как фамилия Виктории Павловны...
- Ясно, - опер откинулся на спинку стула. - А о чем-нибудь конкретном говорили? Ну, кроме того, как у нас все плохо?
- А! - вспомнила я. - Она говорила, что здесь, в профилактории у неё работает какой-то близкий знакомый. И еще, что приехала сюда из-за лечебных ванн.
Мой собеседник утвердительно кивнул, безо всякого, впрочем, интереса. Наверное, он с Викторией Павловной побеседовал до меня, и она сказала то же самое.
В коридоре снова послышался какой-то топот, и сквозь сигаретный дым пробился запах валериановых капель.
- Хорошо, Женя, - опер неожиданно перешел с иронически-официального тона на почти дружеский. - Теперь постарайся вспомнить, не слышала ли ты сегодня ночью чего-нибудь необычного? Может быть, выходила куда-нибудь и что-то подозрительное увидела?
- А куда мне было выходить?
- Ах, ну да... У вас же 'удобства' в номере... Ну, ладно. Тогда, может, все-таки слышала?
- Вы, знаете, вообще, у меня очень хороший и крепкий сон, - с легким оттенком гордости сообщила я. - А вчера ещё к тому же снились кошмары...
- Кошмары при хорошем и крепком сне! - 'позавидовал' он. - А что конкретно за кошмары? Вопли? Крики о помощи? Шаги? Стук?
- Нет, вы знаете.. Зубы. И ещё наш врач. Анатолий Львович.
- Это этот что ли? У которого глаз дергается? - светлые брови опера в радостном порыве поползли на лоб. - Что? Такой страшный, что даже в кошмарах снится? А на вид ничего - мирный!
А решила не опускать ситуацию до уровня скверного анекдота и поэтому не пустилась в подробное изложение своих снов, ограничившись неопределенным пожатием плеч.
- Ладно, - мой собеседник уперся обеими руками в столешницу и встал, разминая плечи. - Значит, ничего не видела - ничего не слышала?.. Ну, хорошо. С тобой пока закончили.
Я, не дожидаясь просьбы, встала и покорно потрусила к двери. Опер размашистым шагом последовал за мной. Дверь рванул на себя резко и сильно и, высунув голову в коридор, гаркнул:
- Следующая девушка, заходите!..
С Алисой он разговаривал даже меньше, чем со мной. Вероятно, потому, что она так и не успела пообщаться с покойной. Бледную и перепуганную, мою соседку 'выпустили' минут через пятнадцать. Точнее, это меня 'запустили' обратно. Чему я несказанно обрадовалась, так как за то время, что слонялась по коридору чуть не дошла до состояния близкого к истерике.
Народу в холле и коридоре было непривычно много. По 'боевой тревоге' срочно вызвали весь персонал: и двух медсестер, которые сегодня должны были быть в отгулах, и вторую повариху, и докторшу из нашего 'ванного' салона, которая по расписания появлялась после двенадцати. На работе осталась и та самая толстая медсестра, прибежавшая на крик Виктории Павловны и вызвавшая милицию. По идее, после ночного дежурства ей уже полагалось отсыпаться дома...
