снаружи, оно ищет духовной любви вовне.
Не с отцом, который был в Аврааме, чувствует себя единым это Я, но с духовным Отцом мира: «Я и Отец — одно». Но есть еще более глубокое изречение, еще более проливающее света, чем: «Я и Отец — одно», — хотя это и наиболее важное; это то, которым Христос выяснил людям, что они вовсе еще не достигают глубочайшего, когда говорят: «Я был уже в Арааме». Он выяснил им, что «Я есмь» более древнего происхождения, что оно проистекло из Самого Бога. «До Авраама было Я ЕСМЬ» — вот как гласит в первоначальном текстке это изречение, которое бывает обычно выражено так, что с ним нельзя связать никакой мысли, — а не: «Я есмь прежде, чем был Авраам». — До Авраама было «Я есмь», самое внутреннее, духовное существо, которое каждый носит в себе самом.
Кто поймет эти слова, тот глубоко проникнет в сущность христианского воззрения и христианской жизни; и он поймет, почему Христос указывает еще и на это: «Я буду с вами во все дни до скончания мира». Поэтому и должны мы чувствовать правильно понятые слова рождественского антифона, который постоянно выражает нам вновь в христианскую рождественскую ночь извечную тайну вневременного бытия «Я есмь». В рождественском песнопении не говорится в виде воспоминания: «Сегодня вспоминаем мы, что родился Христос», но каждый раз говорится: «Сегодня родился для нас Христос». Ибо это событие вне времени; и то, что некогда произошло в Палестине, совершается постоянно вновь каждую рождественскую ночь для тех, кто может учение превратить в ощущения и чувства.
Теософское мировоззрение вновь приведет человека к тому, чтобы он снова живо ощутил, что разумеется под таким праздником. Его задача не в том, чтобы быть отвлеченным учением, отвлеченной теорией, но чтобы снова ввести человека в полноту жизни, показать ее ему не как что-то отвлеченное, но как повсюду наполненное душой. И душу чувствуем мы, когда входим в каменоломню и видим, как разбивают камни, — душу чувствуем мы, когда видим перелет птиц, когда видим, как коса ходит по полю, — когда восходит и заходит Солнце, — и чем более глубокие рассматриваем мы события, тем все более глубокую чувствуем душевность. И в великие поворотные точки года чувствуем мы свершения важнейших душевных событий; и мы должны вновь научиться чувствовать самое важное для нас в великие поворотные точки года, отмеченные в наших праздниках.
Таким образом, наши праздники снова станут тем, что как живое веяние пронизывает человеческие души; и человек в такие праздничные мгновения будет снова во всей полноте вживаться в деятельность и жизнь духовной и душевной природы; и теософ должен прежде всего как пионер почувствовать, чем могут снова стать праздники, когда человечество опять овладеет разумением духа, и что это значит опять уразуметь «дух в праздниках». И это будет одной из тех сил, которые снова выведут человека в мир, если теософы уже теперь в такие праздники будут кое-что чувствовать и ощущать из чувствований и ощущений природы, и если в эти важные мгновения они будут вспоминать, что возвращает теософия людям в этом учении о жизни. Тогда теософия будет живой действительностью души, будет Жизнемудростью (vitaesophia); и наилучшим образом сможет она ею быть в такие дни, когда мировая душа совсем особенно склоняется к нам и особенно тесно соединяется с нами.
