Олеся Кузнецова только второй день ходила в детский сад и не знала, что полагается делать в таких случаях. Вся группа собиралась на музыкальное занятие, а она сидела на низенькой лавочке и безутешно плакала.
Отворилась дверь. В раздевалку вошла незнакомая нянечка в белом халате и косынке. Приветственно улыбнулась воспитательнице Антонине Васильевне, кивнула в сторону Олеси:
- У вас, я гляжу, опять - вой до небес?
- Что? - та рассеяно сощурилась и на секунду оставила в покое пышный зеленый бант на голове Тани Гулякиной. - Какой вой?.. А-а-а! А я и не слышу: так галдят, что хоть уши ватой затыкай. И так сегодня с утра голова раскалывается... Так, дети, кто вопит? Что у кого случилось?
- Новенькая вопит, - немедленно наябедничал кто-то из группы. - Она гольфы потеряла.
От осознания утраты Олеся принялась плакать ещё горше. Однако, услышала, как Антонина Васильевна каким-то другим, странным тоном сказала нянечке:
- О! Иди-ка сюда. Сейчас что-то покажу. Ты такого ещё не видела.
Через секунду Олеся поняла, что этим 'чем-то' оказалась она сама. Воспитательница присела перед ней на корточки, насильно отвела руки от лица, почти ласково спросила:
- Ну, и что плачем? Найдутся твои гольфы - никуда не денутся! Все хорошо, все нормально... Ну, не надо, маленькая! Скоро на улицу гулять пойдем, потом обед будет, тебе компотика дадут. Любишь компотик? А потом Новый год будет. Дедушка Мороз подарки принесет: и платьице, и гольфики, и туфельки...
Все это время незнакомая нянечка стояла рядом и с интересом всматривалась в лицо 'новенькой'. Олесю это отчего-то ужасно злило, а при словах о том, что Дед Мороз принесет новые гольфы, а, значит, старых уже никогда не будет, она и вовсе впала в истерику.
- Ну, ладно, ладно, ладно! - Антонина Васильевна почувствовала, что сделала промашку и резко сменила тактику. - А ты кем на Новый год хочешь быть? Принцессой? Мальвиной? Золушкой?
- Крокодилом, - бесхитростно поведала Олеся, на секунду прекратив всхлипывать. - Крокодилом Геной.
Воспитательница уже спрашивала её об этом, прекрасно знала ответ и, похоже, просто провела 'показательные выступления' для нянечки.
- Видала, а? Крокодилом!
- Ага, - весело отозвалась та и бесцеремонно помяла пальцами волосы 'новенькой', как будто покупатель в магазине, пробующий на ощупь ткань, из которой сшито платье. - Крокодилом. Надо же!.. Интересно, в кого её, правда, вырядят то? Хорошо было, когда полгруппы - снежинки, полгруппы зайчики. А в этом году - кто в лес, кто по дрова...
- В кого её могут вырядить? - Антонина Васильевна поморщилась. - Мать не замужем, копейки получает. Посмотри, во что девчонку одевает!.. Но я тут уже узнала насчет платья - шикарного, импортного: мы на Новый год из Олеси куклу сделаем.
- Какую куклу?
- Натуральную. В сценке она у нас будет участвовать.
- Н-да.., - нянечка подобрала валяющуюся под ногами вязанную рукавичку и положила её на кабинку. - Кому-то Бог дает деньги, любовь, мужиков, а кому-то вот таких вот детей... Мать-то хоть что из себя представляет? Красивая?
- Куда там! Обыкновенная серая мышь. Папа, видать, 'Ален Делон' был.
Дальше они заговорили о чем-то своем, об Олесе на время забыли. А она в это время заметила подозрительно знакомый гольф, высовывающийся из соседнего шкафчика, и поспешила выяснить отношения с хозяином кабинки. Плакать больше не хотелось. Хотелось только спрятать гольфики куда- нибудь подальше, а вечером узнать у мамы, почему воспитательница назвала папу Валеру 'Ален Делоном'.
Потом она не могла вспомнить, что ответила мама на этот вопрос. Да и ответила ли вообще? Зато с поразительной четкостью в памяти отпечаталась Новогодняя елка, запах хвои и разноцветные блики, ползающие по выпуклым бокам сверкающих елочных игрушек. 'Петрушки', 'зайцы', 'лисички'. Орда марлевых 'снежинок' и длинноногий мальчик в костюме худой бесхвостой мартышки, обиженно объясняющий всем, что он 'чебурашка'. И она, Олеся, в роскошном розовом платье с поясом, завязывающемся на спине в огромный бант.
Рукава платья были присобраны, из-под юбки выглядывали белые кружевные панталончики. Она стояла на стульчике и громко отвечала на вопросы девочки, игравшей в сценке 'хозяйку куклы'. А у стены сидели родители детсадовцев и почти испуганно перешептывались, качая головами. Она слышала. Слышала многое из того, что они говорили. И впервые в жизни ощущала странное, незнакомое волнение.
- Бог ты мой, какая красота!.. Как с картинки! - шептали чужие дяди и тети. - А волосы, волосы!.. Это же надо такой уродиться!.. Не ребенок, а ангел... В прежние времена говорили, что такие долго не живут...
'Темно. Глазные яблоки словно печет изнутри. И ужасно болит затылок. Кошмарная, разламывающая боль... Отчего так темно? Почему холодно?.. Лето. Сейчас лето. Июль. Двенадцатое июля. Вечер. Или уже тринадцатое?.. Господи, Тим!.. Где я? Что происходит? Отчего так темно?'
Женщина сморщилась, с силой надавила сразу всеми пальцами на лоб, помотала головой и осторожно села. Ее тут же затошнило. Пришлось поспешно задержать дыхание и прилечь обратно на холодный пол, чувствуя, как рот заполняется отвратительной кислой слюной.
Глаза постепенно привыкали к темноте, и она начинала различать мрачные сводчатые стены, стеллажи из неструганных досок справа и каменную лестницу слева. Лестница в несколько ступенек вела наверх и заканчивалась низкой дверью с железным кольцом. Опилками здесь не пахло. Зато пахло сумасшествием, путешествием по времени - чем угодно, но не реальностью.
Какой-то подвал. Каменный пол, кое-где поросший мхом. Гниль. Отчетливый запах гнили. Не хватает только скелета в углу и летучих мышей, громко хлопающих перепончатыми крыльями... Все это было бы смешно, если бы не Тим. Если бы не расколотый циферблат часов, не густая, липкая кровь на его лице...
Она вдруг представила это так ясно, что у неё перехватило дыхание.
'Бедный Тим! Несчастный Тим Райдер... Бедная я. Господи, что будет со мной?!'
Блондинка осторожно подняла руку и ощупала затылок. Шишка, ссадина, но голова цела. Похоже, её просто оглушили. Зачем? Для чего? Что она делает здесь, в этом вонючем подвале? Почему её не убили сразу? Чего от неё хотят? Почему убили Тима?
Убили... Только сейчас она отчетливо поняла, что Тима Райдера убили. Ударили лопатой, топором или чем ещё там, по голове. И убили. Теперь его нет. Есть только кровь, запекшаяся на его лысине, и нелепо вывернутые мертвые ноги... Наверное, он все ещё лежит там, в прямоугольнике лунного света. А этот человек? Человек, зажегший в окне свечу? Он тоже там?
Словно в подтверждение её мыслей наверху послышались шаги. Пронзительно заскрипели половицы, что-то с грохотом упало на пол. Она почувствовала, как в животе становится пусто и холодно. От кончиков пальцев к плечам и шее побежали мурашки. Поджав под себя голые оцарапанные ноги, женщина переползла к деревянным стеллажам и забилась в самый угол.
'Вот сейчас откроется дверь', - подумала она с паническим ужасом. 'Нет... Сначала лязгнет кольцо, потом дверь откроется, и я увижу того, кто ходил наверху. Он будет со свечой. Здесь темно... Кто это будет? Господи, кто это будет?! За что мне все это?!'
Однако, вскоре звук шагов наверху стих, а дверь так и не отворилась. Ей даже показалось, что она слышала скрип кресла или дивана.
Сердце все ещё колотилось где-то под самой ключицей. Но она заставила себя встать, придерживаясь рукой за неструганные влажные доски. Голова кружилась, но ноги, слава Богу, держали. Сделала несколько неуверенных шагов и тут же упала на четвереньки, замерев как зверь, почуявший опасность - наверху снова заскрипели полы.
Теперь к запаху гнили примешивался запах крови. Ее собственной крови. Разбитые колени невыносимо саднили.
Женщина отползла назад, к стеллажам, нащупала позади себя доску. Пальцы наткнулись на что-то маленькое, округлое и твердое. Сощурившись, она поднесла непонятный предмет близко к глазам. Это
