Вадим с удивлением отметил, что она теперь говорит с акцентом. Совсем небольшим, почти незаметным. Но это её 'р' стало совсем округлым, фразы по-английски мягкими и, словно бы, вопросительными. Прокашлялся, застегнул рубашку:
- Да... Теперь я живу вот так.
Олеся будто бы хотела что-то спросить, но в последний момент сдержалась. Кивнула, соглашаясь с собственными мыслями. Он, наконец, догадался спросить:
- А как ты?
- Я? Я нормально. У меня все есть, муж меня очень любит. Ребенка хочет..
- Ребенка?
Наморщила переносицу, словно от быстрой, стреляющей боли:
- Да, ребенка... Знаешь, Вадим, когда проходит время, и когда такие расстояния, все размолвки, все кажется чепухой. Все, кроме девочки...
- Я тебя предупреждал! - Бросил он неожиданно зло. - Сейчас легко говорить.
- Я могла умереть.
- Ты боялась, что твой драгоценный англичанин не захочет везти тебя в Лондон.
- И этого боялась тоже... Она бы все равно не выжила, даже если бы родилась девятимесячной. Слишком много у меня было болячек.
Вадим вдруг вспомнил, что обещал привезти для Оленьки абрикосовое и грушевое пюре, и о том, что у неё вылез диатезик на щеках. Пожал плечами:
- Может и так? Не знаю, я не гинеколог.
- Значит, у тебя все хорошо?
- Ты уже спрашивала.
Перевел взгляд на её запястье, увидел легкую паутинку шрамов, выглядывающую из-под широкого манжета.
- Да-а... Так страшно: нам не о чем говорить. Я, наверное, пойду?
Он неуклюже заторопился:
- Нет... То есть... Как все нелепо... Я не знаю...
Олеся взглянула на него почти с мольбой:
- Мне кажется, ты меня боишься?
- Почему боюсь? С чего ты взяла?
- Боишься, что я сломаю твою жизнь. У тебя все наладилось, у тебя Яшка, а я вернусь, и снова ничего не будет. Так?
- Вовсе нет! - Вадим попытался выглядеть спокойным и ироничным. - По крайней мере, в своей жизни я научился разбираться сам, и никто вразрез моим желаниям... Знаешь, Олеся, если честно, я боюсь, что ты наделаешь глупостей и прежде всего сломаешь свою собственную судьбу. Подумай: у тебя есть деньги, дом, любящий муж, блестящие перспективы.
- Блестящие перспективы, - повторила она тающим эхом. - Да, ты прав. Тим - прекрасный человек, я его безмерно уважаю. И, кроме того, можешь не волноваться, я никогда не сделаю ему больно... Я, в общем-то, просто пришла на тебя посмотреть. Посмотреть и все.
Он хотел крикнуть:
- Ну и как? Посмотрела?! - и шарахнуть что-нибудь о пол, как в тот день, когда он совал ей в лицо краденные деньги и телефонную трубку. Посмотрела?! Да?!!
- ... Посмотреть и спросить. Только ответь, пожалуйста, мне это важно. Ты жалеешь? Если бы можно было отмотать все назад, если бы у меня не было Тима, а у тебя твоей жены и Яшки, что бы было тогда?
И он сказал холодно и жестко - так, что Олеся даже побледнела:
- Давай без фантасмогорий? Все есть как есть. Живи своей жизнью. Ты её выбрала. И даже сейчас хочешь, чтобы я расползся перед тобой, как слизняк, а сама заявляешь, что в жизни не бросишь своего бесценного муженька.
- Спасибо, - пробормотала она. Вадим удивился:
- Спасибо?!
Но она уже с фальшивой беспечностью и легкостью заговорила о своем доме в Лондоне, о том, как ездила в Ниццу и Сент-Тропез, о том, какие подарки везет маме. Он сначала ошалел, а потом понял, что время для откровений истекло и, поправив узел галстука, подыграл:
- Ницца? Здорово! Слушай, ты же всегда хотела там побывать! А в Москву, кстати, вы зачем? По делам фирмы или так, туристами?
Пожала плечами:
- Вроде, у Тима какие-то дела, но он меня не посвящает. Обещает какой-то сюрприз: может быть, к маме поедем вдвоем. Мама болеет сильно, думаю забрать её в Англию.
- А разве разрешат ввезти на постоянное жительство такого пожилого человека?
- Тиму разрешат... Ладно, Вадим, я, в самом деле, пойду?
Он её не удерживал, подошел к двери, открыл замок.
Уборщица вымыла уже почти весь первый этаж. Ее согбенная спина в темно-синем рабочем халате маячила в самом конце коридора.
- Возможно, я ещё позвоню, - на секунду останавливаясь в дверях, проговорила Олеся. - Если ты не против? Ты не будешь против?
Вадим сказал, чтобы она, конечно же, звонила. Досадливо обернулся на уборщицу, чуть подтолкнул Олесю к выходу из кабинета. Ее тонкие каблучки поцокали по мокрому полу. Тонкие каблучки, легкие ножки, узкие щиколотки...
- Олеся! - окликнул он. Она остановилась. - Ты, правда, позвони, Олеся. В квартиру я тебя, конечно, не приглашаю...
- Конечно.
- Нет, не в том смысле. Просто не нужно.
Она с улыбкой кивнула, отвела от лица волосы. Сделала ещё несколько шагов и нажала на кнопку возле входной двери. Замок, сухо и коротко щелкнув, открылся. Было уже темно. В прямоугольнике дверного проема показались серые стены соседних домов и кусок неба в частых звездах.
Еще шаг, и она вышла на крыльцо. Белые брючки, розовая блузка, светлые волосы. Больше он её никогда не видел...
... - Больше я её никогда не видел. Буквально через несколько дней это сообщение по телевизору, - Вадим прикрыл глаза ладонью и шумно выдохнул, стиснув зубы. - Лиля, ты должна мне верить. Это правда.
- Пусть правда. - Она равнодушно пожала плечами. - Пусть даже ты не был с ней заодно. Я просто уже не могу ничего изменить. Мы уезжаем... У тебя работа, крахмальные рубашки, галстуки. Ты ведь не искал нас. Только, ради Бога, не оправдывайся!
- Где? Скажи, где я должен был вас искать?! Я не знал. Я думал, что ты не хочешь меня видеть.
- Вадим, это - не обвинение. Это просто констатация факта. Нам надо было расстаться в любом случае. Даже если бы всего этого не произошло. Ты чуть не запил, когда умерла она, и ты даже пополнел за то время, что не было нас с Оленькой.
Он ничего не ответил. Сжал обеими ладонями виски, натянул кожу так, что глаза стали узкими, как у китайца. Лиля чуть отодвинулась в сторону, аккуратно сложила рукава хлопчатобумажного джемпера:
- Все в самого начала было ошибкой. И твоя женитьба на мне, и твое желание забрать себе Оленьку. Так что правду ты говоришь сейчас или нет не имеет значения.
- Что значит 'правду или нет'? Лиля, я не вру!
Она чуть подалась вперед:
- Вадим, мне, в самом деле, все равно. Я даже сама себе удивляюсь. Ты не бойся: я не собираюсь заявлять на вас в милицию. Живите. Родите себе своего настоящего ребенка - Оленька не ваша.
- Стоп! Я с самого начала хотел спросить, но ты не дала. Что это значит? Какая ещё барокамера?
- Вот в то, что ты об этом не знал, я, кстати, верю. А мне сказала Алла. Призналась после того, как её уволили. За той девочкой не уследили, и она умерла. Алла побоялась признаться, и мы с тобой растили
