понимании того, что имеет право на поэтическое воплощение не только жизнь на горах, на уровне орлиных взмахов и сияющих облаков, но и в долине человечества, среди людей, страдающих и радующихся по человеческим, по близким, а не абстрактным целям,— все это одинаково относится и к рассказам С. Никитина. Объединяет наших двух авторов также и чувство гуманизма, умение увидеть прелести самых непритязательных и неэффектных проявлений человечности и красоты духа… В том ли как обыкновенный человек остается чист душой, проходя через море пошлости на его пути («Семь слонов»), или как достойно прожита жизнь красивого сердцем человека по сравнению с горемыкой-скопидомом («Старики»), либо, наконец, в том, как «маленький человек» неожиданно для себя находит силу возвысить глас протеста… Это впечатление усиливается еще тем обстоятельством, что маленькие герои С. Никитина показаны не в тот, излюбленный И. Лавровым, миг, когда они вдруг оказываются пассивной жертвой пошлости и мещанского натиска, а в основном в следующее за тем мгновение, когда они находят в себе силы сделать что-то резкое и отчаянное, решающее их судьбу и освобождающее от пут. Зачастую реально посрамленной и отринутой оказывается здесь именно пошлость в разных ее обличьях. Упоминавшийся нами персонаж из рассказа «Гроза», посрамленный и уничтоженный пошляк и ворюга в рассказе «Пропасть», несколько историй несчастливых семей, когда вслед за юношеским очарованием и прелестью студенческой любви приходит ограниченный домашними радостями узкий мирок «мещанского счастья» («Семь слонов», «Бубенчик») или беспринципное срывание «цветов удовольствия» — во всех этих случаях мы видим в рассказах С. Никитина более активное стремление свести на нет роль морального зла в нашей жизни, нарисовать картину выхода из трудных и опасных житейских обстоятельств. Наконец, автор иногда способен остановить свой взгляд и на подлинно идиллической картинке жизни…» (Архив М. А. Щеглова).Студенческие тетради. Из дневников и писем 1947—1956 годов. Впервые — «Новый мир», 1963, № 6. На рукописи, подготовленной к набору, А. Т. Твардовский написал: «Превосходно» (Гос. Литературный музей). На журнальную публикацию «Студенческих тетрадей» отозвались Ю. Суровцев («Литературная газета», 1963, 20 августа), Н. Гудзий («Известия», 1963, 24 августа), Б. Панкин («Комсомольская правда», 1963, 27 ноября), И. Золотусский («Литературная Россия», 1963, № 52).Ф. А. Абрамов писал автору этих строк 2 августа 1963 года: «Только что прочитал в 6 № «Нового мира» «Дневник» М. Щеглова. Прочитал — и хочется реветь от отчаяния. Какого человека мы потеряли! Что бы он мог дать нашей литературе, проживи хотя бы еще пять лет! Да, вот она, жистянка! Спасибо за публикацию. Предисловие великолепное! И знаете, что я подумал? Марк был не один. Его товарищи действуют сегодня. И в этом единственное, может быть, утешение, когда думаешь о трагической судьбе этого удивительного человека» (Архив В. Я. Лакшина).«Студенческие тетради» в пополненном и исправленном виде были напечатаны отдельной книгой с предисловием Б. Панкина (М., «Советская Россия», 1973).В. Я. Лакшин ,
