— Конечно… Но если тебя это интересует, расспроси обо всём у Наташи, а мне, видишь, некогда.
Аннушка постояла ещё немного, но так как я ничего больше не говорил, она повернулась и неслышно вышла из комнаты.
Серьезный разговор
Я продолжал работать, но время от времени прислушивался к тому, что делается за окном.
— …Тогда чёрная гадюка спрыгнула с ветки и поплыла к нам! — возбуждённо говорила Наташа. — А черепаха ухватила её за хвост и потащила под воду!
И где только она научилась такое выдумывать?
Долго ещё похвалялась Наташа, а когда выговорилась, они вдвоём вошли в мою комнату.
— Теперь тебе ясно, где мы были? — спросил я Аннушку и подальше отодвинулся от стола, так как думал, что нам предстоит долгий разговор о дружбе и откровенности, о своих и о чужих секретах и о многом-многом другом.
Аннушка не ответила. Она оглядела комнату, словно попала сюда впервые, и отошла к окну. Наверное, что-то интересное там увидела.
Но сколько можно рассматривать то, что видишь каждый день? И почему это вдруг начали вздрагивать её худенькие плечи?
— Ты плачешь? — спросила Наташа, заглядывая ей в лицо. — А почему ты плачешь?
Вот тебе и раз!
Теперь уже и мне стало не по себе. Потому что не могу спокойно переносить детского плача. Да, вот как получается, когда хочешь кого-то серьёзно, по-взрослому воспитывать…
Я представил себе, что сейчас должна чувствовать Аннушка. Далеко от родного дома, от мамы и одноклассников. Ох, как плохо одному, хуже некуда! Особенно, когда последний близкий человек позабыл о тебе…
Но с другой стороны, я же был прав, да? Ведь нужно же как-то наказывать хвастунишек, которые только и делают, что похваляются чужими секретами?
— Вот видишь, как некрасиво всё получается, — начал я объясняться с Аннушкой. — Сама нечестно поступила, а теперь плачешь… Что же, выходит, я ещё и виноват?
— Ты очень жестокий человек, Володя, — грустно сказала Аннушка. — Очень, очень жестокий.
Откуда ты это взяла? — удивился я.
— Потому что я не имею никакого права выдавать тебе наши секреты. А ты бы мог сказать, куда вы идёте, но нарочно не сказал.
— Я не сказал об этом только потому, что хотел наказать тебя за хвастовство, понимаешь ты или нет?
Будто и не слышала Аннушка этих слов.
— А кто мне когда-то обещал, что покажет камыши, а? — еле сдерживая слёзы, спросила она.
— Ну, я обещал…
— А кто не выполняет своих обещаний? Кто меня целыми днями взаперти держит, тоже не знаешь?
— Как это взаперти? — Я даже растерялся, потому что это было неправдой. — А кто тебя на речку водил купаться и сколько раз, не помнишь?
— А на болото не повёл!
— Ежиков каждый день перед сном ищем?
— А на болоте не были! Не были, не были!
— А сколько раз были в лесу, забыла?
— А на болоте ни разу не были! Где я теперь черепаху увижу, а? Жестокий ты человек, жестокий!
— Да успокойся же, Аннушка… — И зачем я взялся за её воспитание? — Ещё будет у нас с тобой время и на черепаху посмотреть, и на лягушек твоих…
— Нет, не успеем! — перебила меня Аннушка. — Других, может, и посмотрим, а этих нет— А этих я уже никогда, никогда не увижу! — И она вдруг горько-горько заплакала.
Наташа, которая всё время внимательно прислушивалась к нашему разговору, удивлённо взглянула на неё, потом на меня, будто спросила: зачем же ты так обидел Аннушку? Потом губы у неё горестно вздрогнули, и она вдруг заревела ещё громче Аннушки.
Ну что мне делать с этим невыносимым народом? Хоть сам реви вместе с ними!
— А ну, плаксы, марш из комнаты! — возмутился я. — Нечего здесь сырость разводить! Идите куда хотите и плачьте сколько вам угодно! А то завели привычку мешать занятому человеку!
Конечно, это было жестоко, но иначе я не мог. Уступишь раз, а потом они сядут тебе на шею. А я же не вол и не верблюд…
Когда они вышли, я снова сел за стол и обложился книгами. Но какая может быть работа после всего того, что здесь случилось?
Аннушка исчезла
За обеденный стол мы сели втроём.
— А где же Аннушка? — спросил я у Наташи.
— Мы сначала плакали в малине, — беззаботно ответила она, склонившись над тарелкой. — Потом я ушла плакать на вишню, а Аннушка осталась.
Мама укоризненно посмотрела на меня.
— Наверное, обидел ты её чем-нибудь? — спросила она.
— Повздорили мы немного, — виновато признался я.
— Высечь бы тебя, да некому, — вздохнула мама.
Пожалуй, следовало бы…
Я вылез из-за стола и пошёл в малинник.
— Аннушка!
Молчание. Наверное, сидит где-то в кустах и обижается.
— Ну, подулась — и хватит, — примирительна сказал я. — Пошли обедать!
Молчание.
Пришлось мне облазить всю малину.
Потом я искал Аннушку в сарае, на чердаке, в кукурузе, в школе… Осталась, наконец, одна надежда на Колю. Хорошо, что хоть он дома оказался.
— Ты Аннушку не видел?
— Видел. — Коля что-то выпиливал лобзиком. — Она попросила денег из моей копилки. — Он критическим взглядом оглядел свою работу. — Сказала, что скоро пришлёт. Только они мне совсем не нужны.
«Зачем ей деньги? — подумал я. — Наверное, не хочет со мной обедать, пошла в столовую…»
— Тебе, Коля, вот какое задание, — говорю ему. — Разыщи, пожалуйста, Аннушку и скажи ей, что хватит, мол, обижаться, пусть домой идёт. Понял?
Коля кивнул головой и стал быстро собираться.
Маме я решил ничего не рассказывать. Она у меня болезненная. Чуть разволнуется — и сразу же ложится в постель. А чтобы она не беспокоилась об Аннушке, я ей соврал, что она с Колей уже пообедала и сейчас купается.
И вдруг я вспомнил, что у Аннушки тоже есть своя копилка. Я ворвался в её комнату. Посмотрел на столик, копилки не было. А ведь там лежало около восьми рублей, я это точно помню. Да Колины десять.
