Война, начавшаяся, как всегда, с народной уверенности в победе, быстро сделалась непопулярной и тяжелой. Мог ли солдат легко идти в бой, защищать какую-то неведомую землю в каких-то неведомых краях? Что ему Корея, лесные концессии на реке Ялу?
Все новые круги дружно желали победы Японии.
Через Саратов шли воинские эшелоны на восток, губернатор Столыпин выходил встречать, играл оркестр, весело и дружно отзывались нижние чины.
Войска были сильны.
Впрочем, управляющий Саратовским отделением Крестьянского банка Зерен убеждал крестьян, клиентов банка, не покупать земли у помещиков, ибо в скором времени вся земля бесплатно перейдет народу.
Крестьяне только улыбались, не зная, что отвечать.
«Когда Куропаткин покинул пост военного министра, и поручение ему командования армией еще не было решено, он упрекал Плеве, что он, Плеве, был только одним из министров, который эту войну желал и примкнул к банде политических аферистов. Плеве, уходя, сказал ему:
– Алексей Николаевич, вы внутреннего положения России не знаете. Чтобы удержать революцию, нам нужна
Результат войны известен, нет смысла описывать военные действия. Она настолько далека от «сегодня», что подобна древнегреческим мифам. Лаоян, Мукден, Сандепу… Вы слышали эти названия? Они задевают ваши чувства? Вряд ли. Ну разве что когда-нибудь услышите печальный вальс «На сопках Маньчжурии» и сожмется сердце:
Однако назовем несколько имен: героев не героев, а просто участников тех битв. Самсонов, Жилинский, Эверт, Марушевский – деятели будущей мировой войны. Корнилов, Деникин, Врангель, Марков, Улагай, Крымов – будущей Гражданской войны.
Внутри русско-японской трагедии был мощный человеческий потенциал. Он разновелик, даже разнонаправлен. В нем прошлое сплетено с грядущим, смешное с трагическим.
Но уже сформировался тип русского героя, готового к героическим деяниям в героическую эпоху.
Может быть, автор оговорился и имеет в виду не героя, а кого-то другого?
Нет, не ошибся. Война выявила все, что было в обществе. Одно должно было отмереть, другое – выжить. Например, Корнилов, Лавр Георгиевич, тридцатипятилетний начальник штаба стрелковой бригады. Сын казака и киргизки, закончил с золотой медалью Академию Генерального штаба, знает восточные языки, участник «командировок» в Восточную Персию, автор ряда журнальных статей и книги «Кашгария и Восточный Туркестан». За храбрость получает в Маньчжурии орден Святого Георгия 4-й степени.
Или – Самсонов Александр Васильевич. Его Уссурийская казачья дивизия, вопреки приказу об отступлении, удерживает двое суток позиции у Янтай-копей и обеспечивает отход армии под Мукденом.
И так далее…
Но рядом патриархальный генерал Н. П. Линевич, «папашка», старый туркестанец, имевший за Туркестан Георгия 4-й степени, а за командование русским отрядом в Китае в 1900 году и взятие Пекина – Георгия 3-й степени. Он был тверд, обладал здравым смыслом, военным чутьем и понимал солдатскую душу. Образование у него было самое простое. На войне его сопровождали зять и сын, оба офицеры. Он был постоянным источником анекдотов.
Однажды вечером Линевич, собираясь идти спать, потянулся и объявил сыну:
– Ну теперь пора в объятия Нептуна!
– Не Нептуна, а Морфея, – поправил сын.
– Это все равно! Из одной минералогии!
Забавно, конечно. Но, возможно, дело не в мифологической путанице, а в том, что действительно эти старики были подобны каменным глыбам.
Пал Порт-Артур, погибла эскадра Рожественского в Цусимском сражении. Война была проиграна.
Генерал Драгомиров съязвил: «Япошки – макаки, а мы – кое-каки».
А негенералы выражались гораздо резче. Гимназисты и курсистки слали поздравительные телеграммы микадо. Русские поздравляли японцев с победой! Все были озлоблены, искали, на ком сорвать злость.
Министр внутренних дел В. К. Плеве был убит еще летом, 15 июля, Егором Сазоновым.
Летом же были совершены покушения и на саратовского губернатора. Но ему еще рано, еще не судьба.
И еще покушались на Столыпина – прямо на Театральной площади бомбу метнули. И снова обошлось. А у сотен, у тысяч не обошлось.
Убит в доме Столыпина генерал-адъютант Сахаров, направленный императором для укрепления порядка в губернии. Его застрелила молодая женщина. Она вошла в дом, сказала, что у нее просьба к петербургскому гостю, и беспрепятственно дошла до Сахарова.
Сахаров – что? Случаен в этом повествовании, но гибель его не случайна. Да и не он один, – сколько сотен, тысяч под пулями, под бомбами погибло от гнева обозленных мужиков… Сдвинулась русская плита.
Бунтовала крестьянская община. Жгли родовые дворянские гнезда, пылали от «иллюминаций» усадьбы, библиотеки, картины, мебель…
Петербург настаивал на использовании войск. Столыпин – против войск. Считал – должны управиться губернские власти.
Пожалуй, он был романтик. Кто как не романтик мог распахнуть пальто и подставить грудь револьверу террориста? Столыпин распахнул:
– Стреляй!
По-видимому, только так можно было поразить взбунтовавшуюся толпу. Через несколько минут она опустилась на колени, требовала священника, чтобы отслужить молебен.
Легенда? В том-то и дело, что не легенда. Он ездил без охраны, веря в свое знание крестьянской натуры, в то, что он неразрывно, кровно связан с мужиками и ему ничего не будет.
А ведь и не было. Они чувствовали, что он
Были еще подобные случаи. Столыпин покорял и оставался невредим.
Если оставить в стороне силу характера, то Столыпин брал пониманием крестьянских интересов.
– Не в крупном землевладении сила России, – говорил он.
Мужики, должно быть, были с ним согласны.
По иронии судьбы первой из разгромленных усадеб была усадьба либерала, который субсидировал левые газеты. Он запросил войска, забыв весь либерализм.
Теперь взглянем из Саратова на Петербург. Кто там? Витте? Витте все понимал не хуже Столыпина, но покорялся обстоятельствам.
«Витте умный и достаточно сильный, чтобы спасти Россию, которую, думаю, еще можно удержать на краю пропасти. Но боюсь, он этого не сделает, так как, насколько я его понял, думает больше всего о себе, а потом уж о Родине. Родина же требует себе служения настолько жертвенно-чистого, что малейшая мысль о личной выгоде омрачает душу и парализует работу», – так отвечал Столыпин старшей дочери
Кроме Витте, в столице были и другие силы. Столыпин обратился к царю с предложениями перемен в крестьянском быту.
Но почему он должен быть услышан? Чем он лучше Витте?
В ответ – молчание. Как будто Россия неподвижно застыла.
Горят усадьбы. Там нет табличек: «Памятник истории и культуры. Охраняется государством». Горят и образцовые хозяйства, и обреченные на разорение. Огонь не разбирает.
Витте тоже видит пожары, видит больше Столыпина.
«Вся пресса обратилась в революционную в том или другом направлении, но с тождественным мотивом – „долой подлое и бездарное правительство, или бюрократию, или существующий режим, доведший Россию
