стройная, глядя широко раскрытыми глазами на бандитов.
Впоследствии, пытаясь восстановить в памяти ее образ, Просперо смог вспомнить лишь, что она была одета в белое платье почти без украшений, подчеркивавшее красоту ее темных волос. Так мимолетен был его взгляд, так сосредоточен был его ум на цели, приведшей его сюда, что больше он ничего не заметил.
Он отступил с порога, дав проход своим людям.
— Положите этому конец, — резко бросил он.
Немедленно полдюжины солдат бросились за теми двумя, что преследовали женщину в глубине сада, а остальные — к мерзавцу, угрожавшему даме в белом.
Бандит развернулся, заслышав шум за спиной, и скорее инстинктивно, чем по какой-то другой причине, потянулся за мечом. Но люди Просперо набросились на него, не дав времени обнажить оружие. Его стальной шлем был сбит, ножны и пояс сорваны, ремни доспехов срезаны ножом. Удары копий подгоняли его к двери, обрушиваясь на его плечи до тех пор, пока он не завопил от боли и ужаса. Два его товарища шли, понукаемые таким же образом, пока один из них не свалился без чувств, получив крепкий удар древком по голове. Тогда его схватили за ноги и поволокли вниз по аллее следом за его приятелями. Протащив по лестнице, солдаты вынесли бандита на маленькую площадь, не обращая внимания на то, что голова его билась о ступени, и наконец бросили на лужайке под акациями. Следовавший за ними Просперо не стал дожидаться благодарности спасенных.
Во второй половине дня, когда вымотанный и обессиленный Просперо посчитал задание выполненным, а порядок восстановленным, он наконец отправился в герцогский дворец, чтобы предстать перед отцом. Хотя грабителей больше не было видно, город бурлил, и путь Просперо лежал по шумным улицам, запруженным людьми, двигавшимися в том же направлении, в гору.
По мере продвижения к нему присоединялись и другие группы. Одной из них командовал Каттанео. Когда они добрались до Сан-Лоренцо, с ним было уже полторы сотни человек. Они образовали довольно плотный отряд, сопровождаемый благосклонными взглядами граждан побогаче и проклятиями бедноты, обиженной на учиненные репрессии и грубость.
Методы Дориа были мягче. Адмирал выстроил двести человек в цепь и двинул ее на городские кварталы, затем выслал четыре команды, по сотне в каждой, бить в барабаны и трубить в трубы, и этого оказалось вполне достаточно, чтобы обратить грабителей в бегство. Чернь отступила в свои трущобы, а французских мародеров Фрегозо отправляли в части, к которым они были приписаны. Таким образом Дориа обезопасил себя от проявлений негодования, объектом которых стал Просперо.
Дойдя до площади перед дворцом, отряд Просперо обнаружил столь плотную толпу, что пробиться сквозь нее казалось практически невозможным. Двойная цепь копейщиков из провансальских отрядов Дориа была выставлена перед дворцом, чтобы сдерживать натиск горожан, а с балкона над широким порталом чей-то громкий голос призывал к тишине.
Взглянув поверх волнующегося моря голов, Просперо узнал в говорившем седобородом пожилом человеке Оттавиано Фрегозо, который был дожем, когда Генуя в последний раз находилась в руках французов. Сердце Просперо сжалось от дурного предчувствия, ибо герцогский плащ, в который Оттавиано был облачен, означал только одно: с возвращением французов ему было возвращено и герцогство. Слева от него стоял его кузен Чезаре Фрегозо, справа возвышалась величественная фигура Андреа Дориа.
Затаив дыхание, чтобы не пропустить ни единого слова, которое могло бы объяснить сие дурное предзнаменование, Просперо слушал цветистые фразы: Оттавиано расписывал, как Андреа Дориа, первый гражданин города, отец своего народа, пришел в Геную, чтобы освободить ее от иноземных супостатов. Генуэзская республика больше не должна была платить подати на содержание императорских армий в Италии. Испанские оковы сброшены. Под великодушной защитой короля Франции Генуя впредь будет свободной, и за это великое благодеяние благодарить нужно Андреа Дориа, этого льва морей.
Тут он сделал паузу, как актер, вызывающий аудиторию на аплодисменты, и толпа тотчас же взорвалась криками: «Многие лета Дориа! »
Сам Андреа поднял наконец руку, чтобы восстановить тишину и дать Оттавиано Фрегозо возможность продолжать.
Тот перешел к перечислению более конкретных и немедленных благ, принесенных происшедшими событиями. Грузовые суда с зерном уже разгружались в порту, и хлеба должно было хватить на всех. Люди его кузена Чезаре гнали скот на убой, и голоду, от которого страдали генуэзцы, вскоре будет положен конец. Вновь прокатился гром оваций; теперь толпа вопила: «Многая лета дожу Фрегозо! »
Затем последовали уверения Оттавиано в том, что людские страдания не останутся безнаказанными. Те, кто повинен в перенесенных лишениях, должны быть привлечены к ответственности; тех, кто довел Геную до голода, чтобы удержать ее под пятой иноземных завоевателей, нужно немедленно судить. С грубым красноречием описывал Оттавиано злодеяния людей, ввергнувших город в беду. Он довел себя до такой степени исступления, что вскоре заразил им и многочисленную аудиторию. Ответом ему были свирепые выкрики: «Смерть Адорно! », «Смерть предателям Республики! »
Просперо, пришедший в ужас от этой речи и от выкриков из толпы, вышел из оцепенения, лишь когда кто-то принялся дергать его за рукав и шептать на ухо:
— Наконец-то я вас нашел, Просперо. Я искал вас более двух часов. Рядом с ним, пыхтя и отдуваясь, стоял Шипьоне де Фиески.
— Поскольку вы слышали этого фигляра, вам известно, что происходит. Хотя вряд ли все, иначе вас бы тут не было.
— Я был на пути ко дворцу, когда меня зажали в этой толпе.
— Если вы ищете вашего отца, вам не найти его во дворце. Он в Кастеллетто. Пленник.
— О, небо!
— Вас это удивляет? Фрегозо собирался отдать его голову толпе, чтобы снискать себе ее расположение. Уничтожить прежнего дожа — значит обеспечить безопасность нового. Необходимо лишить сторонников Адорно повода для протеста. — Острым взглядом он окинул сомкнутые, сверкающие сталью ряды, вклинившиеся в толпу. — Это ваши люди? Можно ли им доверять? Если да, то нужно действовать немедленно, если хотите спасти отца.
Просперо побледнел. Разомкнув сжатые губы, он спросил:
— А что матушка?
— Она делит узилище с вашим отцом.
— Тогда — вперед. Мои люди расчистят путь к дворцу. Я немедленно увижу адмирала.
— Адмирала? Дориа? — Шипьоне едва удержался от презрительного смеха. — Говорить с ним — все равно что обращаться к Фрегозо. Это Дориа провозгласил его дожем. Разговорами горю не поможешь, мой друг. Нужны действия. Немедленные и молниеносные. Французов в Кастеллетто не более пятидесяти, а ворота открыты. Это ваш шанс, если, конечно, вы уверены в своих людях.
Просперо призвал Каттанео и отдал приказ. Он быстро и тихо был передан по рядам, и вскоре отряд выдвинулся из сжимавшей его со всех сторон толпы. Идти вперед было невозможно. Оставалось только отступить и найти другую дорогу к возвышенности, на которой стоял господствовавший над городом Кастеллетто.
Глава IV. КАСТЕЛЛЕТТО
Стоя на балконе, новый дож завершал свою пламенную речь. Воины Просперо в конце концов выбрались из толпы и достигли Соборной площади. Но и тут им пришлось преодолевать сопротивление встречного людского потока. Потом они поднялись по крутой улочке, ведущей к Кампетто, и смогли двигаться свободнее, сохраняя строй и держа копья наперевес. Никто не рискнул бы им помешать. Но когда в них узнавали чужестранцев под началом Просперо Адорно, вслед воинам летели угрозы и проклятия. Бледный и взволнованный Просперо вместе с Шипьоне замыкал колонну.
В Кампетто к ним присоединился еще один из капитанов Просперо, пробиравшийся со своими шестью десятками людей вниз в поисках основных сил. Таким образом, когда Просперо достиг наконец красных стен
