От двери палатки доносится приветствие. Кто пришёл? Шахид! Заходи! Садись за стол! У Вани…
Что ты говоришь?! Я слышу информацию. Я смотрю на Шахида, его шевелящиеся губы и отказываюсь понимать, что он говорит. Сколько «двухсотых»? Не может быть, они же только что ушли!!! Ты шутишь, Игорь? Такие шутки дурно пахнут.
НЕ ШУТКА?!
Запинаясь о скамейку, выскакиваю из-за стола. В дверном проёме уже исчезает спина Ивана. В спину толкает несущийся галопом Мелкий. Молча бежим в центр боевого управления отряда, вколачивая ступни в вымощенный бамутским кирпичом плац. Палатка, стоящая рядом с нашей, выплёвывает бегущие фигуры офицеров и прапорщиков соседней роты.
Толпимся у палатки ЦБУ. Слухи, пересуды, недоумение. Вроде потери. Кто именно — не ясно. Сколько человек? Да, вроде, четверо. И, будто бы, кто-то из командиров групп. Ждём. Подхватываем каждое слово дежурного, укладываем его в мозаику информации о произошедшем, стараясь убедить себя, что всё не так безнадёжно.
Кто-то сообщает, что раненых эвакуировали. Раненых? Надежда взмывает, трепеща крыльями. Переглядываемся. В парк? Давай.
Я страстно желаю, чтобы черные вести оказались преувеличением. Не привыкший молиться, мысленно умоляю кого-то там, в небе, чтобы парни были живы. Пусть ранены, пусть даже тяжело. Живы, они должны быть живы! Во взглядах друзей- товарищей читаю мысли в унисон. Висит над отрядом мысль, свинцовой тяжестью пригибая плечи, пусть ранены, только бы живы были парни. Наши медики с носилками торопятся к парку.
Вдали слышен рёв БМП. Он приближается, нарастает вместе с моим нетерпением. Давай же быстрее, быстрее мать твою!
Есть в военной медицине понятие «золотого часа». Успеют раненым оказать помощь в течение первого часа после ранения, и девяносто процентов раненых выживают. Я схватываю взглядом часы. Время. Есть время! Ещё не кончился у ребят «золотой час»! Быстрей же ползи, черепаха железная! Неси ребят сюда, где медики нетерпеливо ждут! Давай же! Давай!
Подлетевшая «броня» качнулась, останавливаясь. Спеша, отодвинув бойцов назад, с брони и из десанта выгружаем парней. В моих руках Сергей. Всё. Чистое лицо безмятежно, спокойно, мертво. Я продолжаю механически делать то, что сейчас необходимо. Кто-то помогает. Всё это проходит мимо сознания. Внутри пусто и время остановлено. Как же ты так, а? Как не уберёгся, братец?
Сергея уносят, как и других ребят. Один ещё жив. Как сквозь вату я слышу фамилии других ребят. Дзгоев. Никонов. Алипин. Слух вычленяет из гула голосов главное — ОЗМ. Клятая мина! Вспоминаю, что перед командировкой обсуждали как раз то, что мины меня и Сергея больше всего беспокоят. Кулаки сжимаются сами собой. Кто-то из друзей мягко толкает меня в сторону, отводит. Говорит что-то. С трудом понимаю, что советуют побыть одному, не напрягать солдат бешеным лицом. Ухожу к ротной бане. Долго сижу там в одиночестве, плавая в безвременье. Курю. С долей удивленья обнаруживаю на скулах слёзы. Это приводит в чувство. Сосредотачиваюсь, собирая силы и глуша эмоции. Дышу. Плавно и медленно. Готов. Иду к «канцелярии». Позади, в направлении «на пять часов» слышу звук вертолёта. К площадке несут ребят — в Ханкалу. Борт садится так резво что, кажется, он прыгает на землю. Короткая погрузка. Взлёт. Уходит борт.
Молчаливая компания вновь за столом. Уже известно, что не выжил никто из четверых. Четвертый скончался в вертолёте. Всем неловко. Пока мы тут веселились, парни на мину нарвались. Мысли у всех на лице написаны. О жизни ребята думают, о смерти. Внезапно меня пронзает мысль. О том, что в жизни всё взаимосвязано. Рождение и смерть. Сегодня день кому-то дал жизнь. Кому-то принёс смерть. Не успевая додумать, не оценивая, как воспримут, упираясь взглядом в глаза Ивана, говорю:
— Ваня, у твоей дочки сегодня появилось четыре ангела — хранителя. В жизни ей будет легко!
Согласные кивки друзей и молча выпитые рюмки говорят мне, что я понят верно.
День закончен.
01.02.2007
Как страна судит своих солдат
Виктор Дятликович
В конце прошлой недели суд Северо-Кавказского военного округа поставил точку в деле бойцов спецназа ГРУ: капитана Эдуарда Ульмана, лейтенанта Александра Калаганского, прапорщика Владимира Воеводина и майора Алексея Перелевского, расстрелявших шестерых безоружных чеченцев. Майор был единственным, кто присутствовал в зале суда. Остальные разведчики получили свои сроки заочно — не дожидаясь приговора, они ударились в бега.
Эдуард Ульман и его подразделение на учениях:: Фото: Из личного архива Эдуарда Ульмана
Одни видят в «деле спецназовцев» заговор против армии и обвиняют власть в предательстве своих солдат. Другие считают Ульмана и его товарищей банальными убийцами. Третьи уверены, что наказаны не все. Формально дело закрыто, но ответа на главный вопрос — по каким законам судить российских солдат, воевавших в мирное время, — до сих пор нет.
— Я до последнего момента был уверен, что и сейчас суд вынесет вердикт «невиновны», — говорит подполковник запаса Валерий Киндрась, координатор бурятского движения в защиту Ульмана. — Тогда бы вся эта история наконец закончилась.
Все время, пока шел процесс, движение собирало в Улан-Удэ митинги. Подписей в защиту спецназовцев было много — группа капитана Ульмана в глазах простых людей абсолютно права. Они воевали с бандитами, рисковали своими жизнями, их предали, подставили и хотят посадить. А как живут простые офицеры — никому рассказывать не надо: вокруг Улан-Удэ воинских частей немало. Кроме того, разведчиков уже дважды оправдывал суд присяжных.
Что делать теперь, защитники защитников Родины не знают.
— Может, митинг соберем дней через десять. А еще адвокаты должны обжаловать приговор, — говорят они. — Но все это, похоже, безнадежно.
Как разворачивалась та роковая спецоперация, из которой бойцы Ульмана вышли преступниками? В январе 2002 года разведка пограничных войск получила от своего информатора сообщение: в селе Дай Шатойского района Чечни скрывается отряд арабских наемников из 15 человек. Во главе отряда — известный полевой командир Хаттаб. Сразу после этого в Ханкале, в штабе Объединенной группировки войск на Северном Кавказе (ОГВ), стали готовить совместную операцию по поимке Хаттаба. План ее был прост: пехота на бронетехнике открыто блокирует село Дай, сотрудники Шатойской комендатуры вместе с оперативниками из милиции и ФСБ проводят в селе тотальную проверку паспортного режима, в случае обнаружения боевиков берут их в плен или — при оказании сопротивления — уничтожают на месте. К операции были привлечены артиллерия, фронтовая и армейская авиация, а также шесть групп спецназа ГРУ из бурятского отдельного отряда, дислоцированного в Шали. Изначально спецназовцам отводилась второстепенная роль. Они должны были организовать засады на горных тропах в 3?4 километрах от села, на случай если боевикам удастся скрытно или с боем покинуть Дай. Стандартная отработанная операция, таких в Чечне тогда проходило по несколько в месяц. Но возник маленький сбой, и начальство приняло неверное решение.
Пехота опоздала к назначенному часу, и село решили окружить спецназом ГРУ. То есть перед разведчиками в последний момент поставили абсолютно чуждую для них задачу — открыто стоять на дороге
