– Я вас предупреждаю, выражайтесь осторожнее, – сказал Акулинов. Он уже не улыбался.
– А то что будет? – спросила Мария Ивановна.
– Я просто сообщу куда следует.
– Интересно, а куда же это следует сообщать? – усмехнулся Павел Семенович.
– Вы зачем пришли? Жалобу разбирать или чернить многих ответработников?
– Дайте мне прочесть решение, – сказала Мария Ивановна.
– Решения нет. Есть письмо, адресованное исполкому.
– Дайте прочесть это письмо.
– Не имею права. Это всего лишь внутренняя переписка.
– В таком случае пусть примет нас Александр Тимофеевич.
– Говорят вам, он очень занят и в отъезде!
Акулинов, отвечая на эти вопросы, поглядывал в папку – прочтет один-два пункта, что-то скажет, потом опять глаза косит туда.
Мария Ивановна подтолкнула Павла Семеновича, тот смекнул, в чем дело, и давай по стульям передвигаться к столу.
– Поскольку жалоба наша, и ответ положено читать нам, а не кому-нибудь, – говорил Павел Семенович, передвигаясь по стульям.
– Неужели с вас недостаточно, что их наказали? – спросил Акулинов, оторвавшись от чтения.
– Кого их?
– Ну, Парфенова и Фунтикову.
– Дак нас вон как наказали! Жена работы лишилась, – говорил Павел Семенович, опираясь локтями уже на стол и пытаясь заглянуть в папку. – А сколько вещей пропало!
Акулинов закрыл перед носом Павла Семеновича папку и сказал:
– Нам часто говорят о пропажах куда более ценных. Даже о золотых часах. Да не всему надо верить.
– Дак мы же не имеем цели воспользоваться случаем, – ответила Мария Ивановна. – Мы не написали, что у нас пропало 200 рублей. Сколько пропало, столько и пропало. Пусть Павлинов заплатит нам из своего кармана.
– Интересно вы смотрите на чужой карман, – сказал Акулинов.
– А как смотрят на наш карман? Залезли да вынули. Сколько хотели…
– Я вам советую обратить внимание на такой факт – из-за какой-то двери вы можете потерять здоровье, – с укором поглядел Акулинов на них. – И не надо писать жалобы выше своей головы.
На что Павел Семенович с достоинством ответил:
– Я знаю только одно – любой произвол, малейшее нарушение социалистической законности у нас недопустимы. Никому не позволено нарушать закон.
– Между прочим, ставлю вас в известность, – ответил Акулинов, – горисполком может вынести решение о переноске двери вашей квартиры и без приглашения вас на заседание…
Павел Семенович опять встал, опираясь руками о стол:
– Эхо что, закон такой? Или в ответе так написано?
– Успокойтесь, пожалуйста. Это мое личное мнение.
– Мнений может быть много, а закон один. Я деньги на поезда тратил, время, здоровье… не ради какого-то мнения, а чтобы закон найти!.. – распалялся Павел Семенович, стуча кулаком по столу.
Мария Ивановна встала и тоже закричала:
– Павел, успокойся! Слышишь? Добром говорю!
Павел Семенович даже и не поглядел на нее:
– Хорошо! Если вы считаете, что горисполком за моей спиной может вынести решение и взломать двери в моей квартире, напишите мне это на вашем бланке. И чтоб с личной росписью!
– Закон такой письменно подтвердить не могу, но от слов своих не отказываюсь, – ответил Акулинов, тоже весь красный, словно ошпаренный.
– Да видал я ваши слова в гробу, в белых тапочках…
– Замолчи ты наконец, чертова фистулька! – крикнула еще громче Мария Ивановна и от нервности тоже покрылась пятнами.
Тут вошел в кабинет незнакомый товарищ и, увидев, как покрасневшая Мария Ивановна, размахивая руками, грозилась на стол, где сидел такой же красный Акулинов, сказал строго:
– Вы, гражданочка, не рисуйтесь своими картинками истерик. Здесь вам не базар, а официальное учреждение. Нас ничем не удивишь. Много я их видывал…
– Не надо, гражданин, так грубить пожилому человеку. У нее голова седая, нервы больные, повышенное кровяное давление, – распекал вошедшего Павел Семенович. – Она оперирована по поводу разрыва сетчатки глаза.
