что не дрожит мое сердце, и показал я себя твердым в деле, и рад я был нести ратный искус, пока не был ранен; а теперь одолели нас раны, и можешь ты сам решить нашу участь.
Тогда молвил советник Атли-конунга:
– Вижу я лучший выход: возьмем раба того Хьялли и пощадим Хогни. Раб этот обречен на смерть; всю жизнь он был жалок.
Услышал это раб тот и завизжал в голос и стал носиться повсюду, где только чаял найти убежище: кричал, что терпит за чужую усобицу и всех больше страдает; проклинал день, когда придется ему умереть и уйти от сытой своей жизни и от свиного стада. Его поймали и всадили в него нож: он громко запищал, почуяв лезвие. Тогда молвил Хогни (как редко кто говорит, когда дело дойдет до испытания отваги), что дарит холопу жизнь и что не в силах он слушать этот визг; сказал, что самому ему легче вынести эту игру. Тогда раба того оставили в живых.
Вот заковали их обоих, Гуннара и Хогни. Тогда молвил Атли-конунг Гуннару-конунгу, чтобы сказал он, где золото то, если хочет сохранить жизнь. Тот ответил;
– Прежде должен я увидеть кровавое сердце Хогни, брата моего.
И вот снова схватили они раба того и вырезали сердце и показали конунгу тому, Гуннару. Он же сказал:
– Сердце Хьялли вижу я робкого, несхожее с сердцем Хогни хороброго, ибо сильно дрожит оно, и даже вдвое сильней, чем дрожало в груди.
Тогда пошли они по приказу Атли-конунга к Хогни и вырезали у него сердце, и такова была его стойкость, что смеялся он, терпя эту муку, и все дивились его отваге, и с тех пор это не забылось. Они показали Гуннару сердце Хогни; он сказал:
– Вот вижу я сердце Хогни хороброго, несхожее с сердцем Хьялли робкого, ибо слабо оно трепещет и даже меньше, чем у него в груди. И так же ты, Атли, умрешь, как ныне мы умираем. А теперь я один знаю, где скрыто золото, и Хогни тебе не скажет. Я колебался, пока мы живы были оба, а теперь я сам за себя решаю: лучше пусть Рейн владеет золотом тем, что заберут его гунны в свои руки.
Атли-конунг молвил:
– Уведите узника прочь! – И было это исполнено. Тут Гудрун сзывает людей и идет к Атли-конунгу.
– Да будет тебе худо, как худо сдержал ты слово, данное мне и братьям.
Тогда бросили Гуннара-конунга в змеиный загон: было там много змей, а руки у него были накрепко связаны. Гудрун послала ему арфу, а он показал свое умение и заиграл на арфе с большим искусством, ударяя по струнам пальцами ног, и играл до того сладко и отменно, что мало кто, казалось, слыхал, чтоб так и руками играли. И так долго забавлялся он этим искусством, покуда не заснули змеи те. Но одна гадюка, большая и злобная, подползла к нему и вонзила в него жало, и добралась до сердца, и тут испустил он дух с великим мужеством.
ХL. Разговор Атли с Гудрун
Думал теперь Атли-конунг, что одержал великую победу, и сказал Гудрун не без насмешки и словно хвастаясь:
– Гудрун, – сказал он, – потеряла ты теперь своих братьев, и сама ты в том виновата.
Она отвечает:
– Любо тебе хвалиться предо мною этим убийством; но может статься, что раскаешься ты, когда увидишь, что за этим последует: а будет это наследие долго сохраняться, но слаще не станет; и не знать тебе блага, пока я жива.
Он отвечает:
– Давай помиримся, и дам я тебе виру за братьев, золотом и драгоценностями по твоему желанию.
Она отвечает:
– Долго была я неуживчивой и стояла на своем, пока жив был Хогни; и никогда бы тебе не отплатить мне за братьев моих так, как мне бы хотелось, но часто смиряет нас, женщин, ваше могущество. Вот умерли все мои родичи, и теперь ты один надо мною властен. Принимаю я твое условие, и устроим мы большой пир: хочу я справить тризну по братьям своим да и по твоим родичам.
Стала она на словах ласкова, но иное под этим скрывалось. Он дал себя уговорить и поверил ее речам, когда она притворилась, что все принимает легко. Вот справляет Гудрун тризну по братьям, а Атли-конунг – по своим людям, и пируют они с большим великолепием. Думает Гудрун о своих невзгодах, а сама выжидает, как бы учинить конунгу великий позор. И под вечер взяла она сыновей своих от Атли-конунга, когда они играли на помосте; мальчики те удивились и спросили, чего она от них хочет. Она отвечает:
– Не спрашивайте. Умрете вы оба.
Они ответили:
– Властна ты учинить над детьми своими, что хочешь, никто не смеет запретить тебе, но стыдно тебе так поступать.
Тут она перерезала им горло. Конунг тот спросил, где его сыновья. Гудрун отвечает:
– Могу тебе сказать и повеселить твое сердце. Ты учинил нам великую обиду, умертвил моих братьев; а теперь выслушай мои слова: потерял ты сыновей своих – и вот черепа их, превращенные в чаши, и сам ты пил их кровь, с вином смешанную; а затем взяла я сердца их и поджарила на вертеле, и ты их съел.
– Свиреп твой дух, раз убила ты своих сыновей и дала мне поесть их мяса, и мало времени оставляешь ты между двумя злодействами.
Гудрун говорит:
– Хотела бы я нанести тебе великий позор, но всякого зла мало для такого конунга, как ты.
Конунг молвил:
