стало, простите за то, что я сообщаю об этом ужасном происшествии вам, так ее любившему. На прогулке лошадь выбросила Альбертину из седла, она ударилась о дерево и разбилась…»
Я начала читать Пруста с этой фразы, после чего с головой окунулась в печаль и отчаяние – в повествование, растянутое до умопомрачения, неумолимо нагнетаемое, комментируемое и подстегиваемое рассказчиком. Рекомендуя именно этот путь, я помогла многочисленным друзьям, ранее пасовавшим перед сложностью этого писателя, полюбить его творчество. Как и меня, их захватило «Исчезновение Альбертины».
Но благодаря этой книге, которую не устаю перечитывать – разумеется, наряду с другими, – я открыла еще кое-что: я открыла, что правда не имеет пределов – ни вширь, ни вглубь, что правда о человеке слышится везде и повсюду открыта нашим глазам, но при этом она недостижима так, как ничто другое, и в то же время, как ничто другое, желанна.
Я открыла также, что сама материя литературы, с того момента, как ее отправной точкой становится человек, беспредельна. И если бы я захотела, если бы взялась описывать рождение и смерть какого-либо чувства, у меня ушла бы на это вся жизнь, и, даже написав тысячи страниц, я не сумела бы исчерпать предмета, не смогла бы сказать себе: я достигла цели.
Я открыла невозможность довести такой замысел до конца. В лучшем случае я остановилась бы на полдороге, осуществив лишь тысячную долю задуманного.
Я открыла, что человеческое существо – заменило ли оно Бога или нет, надежно ли оно или ничтожно, эта пылинка, чье сознание всеобъемлюще, – что человеческое существо – та единственная дичь, за которой я буду гоняться всю жизнь и никогда не смогу настичь, единственное, что меня интересует. И, быть может, только изредка, в моменты высшего счастья, даруемого творчеством, мне почудится, будто я коснусь предмета моего интереса.
А еще, тоже читая Пруста, открывая это бесподобное творческое безумие, эту страсть – не подвластную никакому контролю и в то же время всегда строго контролируемую, я поняла, что писать – не пустое слово, не приятное времяпрепровождение и что, вопреки идее, витавшей уже тогда в воздухе, настоящих писателей не больше, чем настоящих художников или музыкантов.
Я открыла, что талант писателя – подарок судьбы, которым она награждает немногих, и что жалкие потуги ничтожеств, пожелавших сделать на писательстве карьеру или искавших, чем бы занять время, кощунственны; что литературное творчество требует особого, редкого дара, коему нет цены – истина, ставшая в наши дни неуместной и почти что нелепой. Однако литература, со снисходительным презрением относясь к лжепроповедникам и узурпаторам, мстит сама за себя: из тех, кто смеет подвизаться в ней, она делает импотентов и жалких горемык, не даруя им ничего, разве что иногда, в отместку, преходящий успех, который опустошает на всю жизнь.
И наконец, благодаря Прусту я познала всю сложность и смысл иерархии в писательском деле. Да что говорить: я всем обязана Прусту!
Однако сегодня, вспоминая, как впервые читала любимые книги и какие этому сопутствовали обстоятельства, я должна признаться в кое-чем еще. Хотя я не в состоянии объяснить и даже понять, как протекала моя жизнь; хотя ничего не знаю, ничему не научилась за прожитые годы, которые легче всего охарактеризовать как бурные, в них мне всегда остаются как бы трамплины – или ориентиры – эти четыре названия, четыре автора. И пусть теперь я по-настоящему ценю лишь двух из них, тем не менее сколько раз именно к ним обращался мой ум, именно с ними связаны самые живучие и самые значимые для меня воспоминания.
Эти книги повлияли не только на мой ум, они также обострили мои чувства – обоняние, слух, зрение и даже осязание, тогда как воспоминания сердца всегда оставались туманными, или, скажем так, с ними всегда бывает связано только одно чувство.
Блеск глаз, смотрящих на меня, впервые влюбленную, запах дождя или вкус кофе при первом в жизни разрыве отношений обострялись, но в ущерб всему остальному. Шел ли дождь во время того, первого, поцелуя, говорили ли мне «прощай», опустив взгляд?.. Не могу вспомнить ничего определенного – слишком я жила собственными ощущениями. А надо было прожить чью-то жизнь – то есть надо было читать, чтобы обрести способность наконец-то воспринимать собственную жизнь всеми пятью чувствами.
Примечания
1
Litters (англ.) – мусор, здесь: «для мусора», в отличие от «lettres» (фр.) – письма, здесь: «почтовый ящик».
2
Да вы просто сумасшедшие!.. (англ.)
3
Знаешь, я очень скоро умру в Нью-Йорке, и никого не будет рядом, кроме двух полицейских (англ.).
4
Великосветский (англ.).
5
Веселые люди, весельчаки, педики (англ.).
6
Когда же, когда, когда?.. (строка из песни) (итал.)
7
Здесь: потрясная девчонка (англ.)
8
Дорогая (англ.)
9
Я хочу следовать своему призванию (англ.).
10
Ipso facto – само собой (лат.).
11
Средневековый французский поэт.
12
Фейдо – французский драматург (1862–1921), автор водевилей.
13
Liece – ристалище (фр.).
14
Dule-coat– стеганое пуховое пальто.
15
Автор без кавычек цитирует выражение, принадлежащее Колетт: «Depuis des lustres».
16
Здесь и далее подстрочный перевод Л. Завьяловой.
17
«Маска» – серия детективных романов, основанная писателем Альбером Пигасом в XIX в., существующая и поныне. (Прим. перев.)
