Рожденные в раю

что нарисовали художники и вложили в компьютер программисты, когда наши настоящие тела спали беспробудным сном.

– Ты все сдвинула, – сказала Шампань.

– Заметила. Тебе нравится?

Она хмыкнула.

– Пока не могу сказать. Скажи лучше, как ты это сделала.

– Немножко поэкспериментировала с цветом, сделала менее живописным, – ответила я, передавая ей бутылку божоле, которую припасла специально для этого случая. – Ты же искусствовед, поведай мнение специалиста.

– Здесь еще что-то не так.

– Точно, я отключила автоматическую композицию. Когда поворачиваешь голову, точки, из которых состоят все персонажи, перемещаются, чтобы подстроиться под новый угол зрения. И куда бы ты ни смотрела, создается идеальная картинка в стиле пойнтилизма.

– Теперь они больше похожи на нормальных людей.

– Верно. Тебе не понравилось?

– С чего ты взяла? – Она улыбается и вынимает из бутылки пробку. – Ты слишком чувствительная, Пандора. Не нужно так волноваться о том, кто что думает.

– Почему ты решила, что меня это волнует? – удивилась я, взяв у нее бокал вина. – На здоровье.

– Да, на здоровье.

Мы чокаемся и пьем за вторую половину нашей жизни: за восемнадцать лет потрясающей и ужасающей свободы. Сегодня годовщина того дня, когда ложь, наконец, была раскрыта. В тот день восемнадцать лет назад мы узнали, кто мы, где находимся и зачем. Поэтому для нас это как бы день рождения.

– Хорошо, – говорит она о вине.

Да, это действительно так: вино довольно крепкое, не слишком сухое, конечно, оно и в подметки не годится «серьезным» винам, которые она любит. Пусть сама наслаждается букетом из дуба, ягод и орехов, благодарю покорно.

Я рассказываю, как создавала этот божоле, но ей неинтересно.

– Мы обязательно выпьем по-настоящему, когда ты приедешь, – прерывает она меня.

Я немножко пугаюсь, ведь меня ожидает рислинг двадцатилетней выдержки, который она недавно обнаружила в баварском пабе. За эти годы она заполнила подвалы своего дома самыми разными образцами вин, и ей позавидовал бы самый тонкий коллекционер и ценитель. Роясь в запасах давно умерших людей, словно мародер, она добывала эти экземпляры. Мы все мародеры, мы предаемся этому занятию, считая его как бы платой за ту работу, что выполняем.

Я занимаюсь вопросами чисто техническими, чиню, если что-то поломается. Я отвечаю за энергоснабжение, коммуникации и компьютерные системы, а также за ВР и подобные неорганические технологии. Я не отвечаю за клонирование и воспитание клонов. Я не смогла бы заниматься тем, чем занимается Шампань. Я выбрала себе именно эту работу, потому что…

– Прости, Пандора. Одно срочное дело требует твоего вмешательства.

– Оно не может подождать? Я как раз сейчас рассказываю одну историю.

– Я вижу. Еще я вижу, что ты рассказываешь ее неверно.

– Ну вот, начинается.

– Тебе следует начать раньше, с момента, когда вы поняли, что мир, в котором вы живете, нереален.

– Это моя история, Маласи, и я рассказываю ее, как хочу. Дай мне минуточку, ладно?

– Ладно, даю тебе еще три минуты, потом нам нужно поговорить.

– Значит, три. Теперь убирайся, не мешай рассказывать.

Я выбрала именно эту работу, потому что не могу оторваться от прошлого. Я выросла в фальшивой Бразилии и фальшивой Америке, а проснулась в Бельгии, настоящей Бельгии, и узнала, что все мои самые страшные кошмары сбылись.

Когда дети были маленькими, мы обучали их следующему:

Пришли отчаянные времена —
Людей косила Черная напасть,
Всех убивая на своем пути.
И поняли ученые мужи,
Что человечеству не выжить, не спастись,
Но кто-то должен был остаться на Земле,
Спасти себя и сохранить наш вид.
И создали ученые детей,
Вмешавшись, изменив код ДНК.
Кто им поможет, воспитает их?
Когда весь род людской погиб, мир опустел,
Компьютеры им заменили мать,
И мир искусственный стал домом для детей.
Не ведая, как одиноки мы,
Что ждут нас испытания впереди,
Мы мирно спали. Годы пронеслись…
Узнать всю правду о своей судьбе
Нам было трудно, и один из нас
Сошел с ума, своих же братьев и сестер своих
Он предал вероломно, на Земле
Осталось только шесть из десяти.
И нам теперь Земля принадлежит,
И детский смех опять на ней звучит.
Жизнь новая вновь попирает смерть.

Однако возня с детьми не для меня: сама мысль – привести детишек в мир, каким он стал сейчас, – меня ужасает. Мне значительно проще работать с компьютером и держаться поближе к моей прошлой жизни, поддерживать и совершенствовать Глубокую виртуальную реальность, в которой я выросла. В реальной жизни я только навещаю своих племянников и племянниц. Я – их любимая тетя, я люблю их, потому что не я за них отвечаю. Во всяком случае, не в такой степени, как Исаак, Вашти и Шампань.

– Мне так не терпится поскорее увидеть вас всех, – говорю я Шампань, наливая еще вина. – Надеюсь, Исаак тоже будет.