На сирени можно гадать, какие отметки будут в четверти. Большая часть соцветий по три или четыре крохотных цветка, но попадаются соцветия из пяти. Мы перебираем ветку за веткой, ища свои отличные оценки.
А в апреле уже цветут сады, яблоневые сады цветут, цветут груши и вишни, и персики цветут нежным розовым цветом. В мае поспевает первая черешня.
Но только когда прилетают ласточки, становится совершенно ясно: завтра будет лето.
Каждый год они прилетают по-разному. Не знаю, кто сообщает им самые точные прогнозы погоды, но они всегда прилетают за день до лета. Никто не сообщает такие прогнозы деревьям. Деревья спешат цвести, и бывает так, что запоздалые холода сбивают цвет на подмерзшую землю. А ласточки всегда прилетают вовремя.
Мы все ждем, мы всматриваемся в небо, и каждый хочет увидеть их первым. Наконец настает день, и счастливчик вбегает домой, радостный, как будто свершилось чудо: я видел ласточек, они прилетели.
Это всегда похоже на то, что мы не уверены, мы никогда не уверены до конца в том, что они вообще прилетят. Они прилетали в прошлом году, в позапрошлом, прилетали три и четыре года назад, но, может, они не прилетят в этом, и тогда, тогда что мы будем делать, как мы будем жить, если не прилетят ласточки?
Я не знаю, куда они улетают, может, стоит спросить у орнитологов, хотя лучше спросить у детей, каждый ребенок знает, куда в начале осени улетают ласточки: конечно, они улетают в теплую сказочную страну, туда, где зимует лето. И прилетают обратно, принося лето на своих изящных крыльях, рассекающих теплеющую атмосферу. Но нет, лето приходит завтра, может, ласточки — это авангард или разведотряд, они прилетают первыми и сообщают лету азбукой Морзе, свистами и щебетанием: все хорошо, можно наступать. И лето наступает, лето занимает наши села, но это армия освобождения, и земля встречает лето созревающими плодами и яркими цветами на зеленых лугах.
Может быть, они зимуют в Сирии или в Африке, так скажут орнитологи, но знают ли орнитологи, зачем они прилетают? На четыре коротких месяца из далекой теплой страны, чтобы, торопясь, вывести потомство и опять улететь, почему они не остаются в своем нескончаемом лете, что влечет их из климатической эмиграции? Они просто прилетают домой, но в этом нет иной логики, кроме логики любви, поэтому каждый год мы думаем: когда прилетят ласточки? А может, они не прилетят?
Если в мире больше не осталось любви, если родина — это там, где тебе тепло, они не прилетят. Значит, и нам не нужно здесь жить, значит, каждый должен искать место, где ему будет теплее.
И вот они здесь, но это еще не все. Первый день ласточки стаями кружат вдоль домов, над замершими в ожидании улицами. Ласточки выбирают места для гнезд. И с тайной завистью смотрят соседи на тех, под чьей крышей уже щебечут птицы, и снова каждый думает: неужели в этом году над моим порогом ласточки не будут вить свое гнездо и выводить птенцов? Неужели мой дом проклят?
И, наконец, с облегчением увидят, рано утром, выйдя из дома: они тут, уже суетятся, прилаживают кусочки глины и соломы, лепят гнездо к стене. Значит, все хорошо, все будет хорошо, мой дом будет стоять, моя семья выживет. А если две пары ласточек начинают лепить гнезда по разные стороны дома, это хорошо вдвойне: в этом году мой сын приведет в дом невестку, у меня появятся внуки.
Ласточка — это тотем, священная птица, убить ласточку большой грех. Никто не убивает ласточек. Мы жестокие дети, мы упражняемся в меткости, подстреливая из рогаток воробьев, мы устраиваем ловушки для голубей. Иногда мы убиваем голубей просто так, иногда мы разводим в поле костер и жарим на костре их нежное мясо, но мы никогда не стреляем в ласточек. Наверное, нам объяснили еще в раннем детстве, что этого делать нельзя, а может, и нет, я не помню, чтобы нам объясняли, просто мы никогда не стреляем в ласточек.
И даже кошки. Наша кошка, славный представитель древнего рода, до крайности смешанной породы, ее котята то черные как уголь, то голубые как топаз, то камышового цвета, четвертое поколение с родовым именем Пушка. Пушка Четвертая, так я ее зову. Далекого предка принесли моей бабушке маленьким пушистым комочком, вначале все думали, что это кот, назвали Пушком. Но Пушок оказался девочкой. Чтобы не менять имя, его переделали. Так появилась Пушка Первая, потом была Вторая, Третья и Четвертая. У кошек род ведется по женской линии — поди отыщи отца котенка среди окрестных хвостатых донжуанов.
Пушка Четвертая не просто охотница, она ответственный работник. Она регулярно давит мышей и крыс, но никогда их не ест. Она понимает — это ее обязанность, то, чего от нее ждут. Однажды вечером, когда семья собралась у телевизора, отец посетовал на хорьков, которые подгрызают корни тыкв в огороде; кошка сидела рядом и внимательно слушала. На следующее утро во дворе у самого порога лежали в ряд девять задавленных хорьков, весь преступный клан. Кошка сидела рядом, ожидая похвалы и признания своих заслуг. И, конечно, она никого не съела.
Наша кошка предпочитала птичье мясо.
В один теплый летний день, мама хлопотала по хозяйству во дворе, Пушка нежилась на солнышке, птенцы ласточек начинали свои первые неумелые полеты. Кошка, по привычке сжавшись пружиной, внимательно следила за их передвижениями. Мама взяла в руку веник и с неожиданной сталью в голосе обратилась к кошке: только попробуй! Так сказала мама.
Наша кошка и так никогда не охотилась на ласточек. А после даже не наблюдала за ними, и когда птенцы носились по двору, демонстративно смотрела в другую сторону, всем своим видом давая понять: и вовсе они мне не интересны, эти ваши ласточки.
Наверное, они умирают, ласточки. Большинство из них гибнет при перелете. Если из двух поставленных на крыло за лето поколений уцелеет хоть одна птица, она по памяти возвращается к тому дому, где родилась, и обновляет свое гнездо, а иногда лепит его заново.
Но мы не видим мертвых ласточек. Для нас ласточки бессмертны. И та ласточка, что прилетает этой весной, — это та же самая ласточка, что прилетала в прошлую, та ласточка, что прилетала всегда.
Ласточки — это души предков. Моя мама никогда не умрет, она станет ласточкой, она прилетит ко мне из далекой страны, через моря и горы, она будет ангелом, следящим за мной с небес, но близких, очень близких, высотой не более стрехи над моим порогом. Что видят ангелы, когда они так далеко, за облаками?
И когда умирают маленькие дети, они сразу становятся ласточками.
Я был уже вполне взрослым, когда узнал, что у меня было три старших сестры. Самая первая, мама назвала ее Танечкой, умерла в грудном возрасте. Мать с отцом жили тогда в старом доме, наверху, вместе с братьями отца. Наше село, Шали, делится на верхнее и нижнее, по течению реки.
Ее похоронили на кладбище, но без обрядов. Детям не нужны обряды. Они невинны, их не от чего очищать, не нужны священники и молитвы, дети сразу становятся ангелами, но если они очень любят нас, то не улетают высоко, за перистые облака, они становятся ласточками и живут с нами.
На следующий год мама и папа переехали в новый дом, в нижней части села. Свой, собственный, без неудобно близкого соседства многочисленной родни, красивый и просторный. Но дом — это пустые стены, пока в нем не живет любовь.
Поэтому с такой тревогой мама встречала свою первую весну на новом месте. И вот у всех соседей уже устраивают гнезда ласточки, конечно, это птенцы прошлого лета, они помнят свои дома, а наш новый дом стоит бездушный, пустой. Свекровь, она так не хотела, чтобы отец женился на русской. Первый ребенок умер. И мама тихо плачет, почти каждую ночь, уткнувшись в подушку, одна, в дальней комнате дома. Она не смеет сказать ни слова против родни мужа. Неужели они правы, и ничего не получится, красивая любовь задиристой русской девочки и видного парня, артиста самодеятельности и передового тракториста, а потом председателя парткома, а потом директора совхоза, останется пустоцветом?
Но в первую же весну ласточки прилетели. Мама вышла с тряпкой, протерла свежевыкрашенный порог от помета и смотрела, как деловито лепит гнездо влюбленная пара. В ее глазах снова стояли слезы, но это были светлые, хрустальные слезы счастья.
С этого дня мама распрямила плечи, ее голос стал уверенным и твердым. Мама поставила на место всю мужнину родню. Больше никто не мог сказать ей ни одного обидного слова. Она — законная жена.
