Через несколько часов после родов Эми, приподнявшись на узкой больничной кровати, с гордостью повторяла:
– Я воистину настоящая путешественница. Могла бы родить своих детей под любым забором, если бы Терри не был таким педантичным отцом.
В это время Терри сидел на краешке кровати – в костюме Гамлета и в полном гриме. Поэтому термин «педантичный» показался остальным посетителям не вполне уместным, и они сидели, изредка подсмеиваясь над сказанным.
Седрик, приходившийся Терри братом, человек средних лет, нежно обнял Эми за плечи и сделал ей комплимент по поводу ее прекрасной внешности. А сестра Терри, тоже женщина средних лет, единственный человек, имевший когда-либо дело с младенцами, неопределенно улыбалась и гадала о том, какое их ожидает будущее. Женская половина труппы, вся без исключения обожавшая Терри, не сводила глаз со своего кумира. Мужчины-артисты, оставшиеся в труппе по причине возраста или слабого сердца, старались не смотреть на разбухшие груди Эми и сидели погруженные в собственные раздумья.
Первым прервал молчание Терри.
– Как мы назовем их, дорогая? Давай назовем хотя бы одну из малышек именем, которое выбрали на случай, если родится девочка.
Еще до родов они решили, что мальчика назовут Орландо, а девочку Офелией. Они считали, что независимо от пола их ребенок непременно должен стать артистом и восходящей звездой.
– Дорогой, – сказала Эми, – если бы у нас родились мальчик и девочка, проблему можно было бы легко решить. Но в данной ситуации что может подойти к имени Офелия?
Терри пошевелил мозгами под аккуратной прической.
– А если назвать ее Октавией? – робко предложил он. – Если мне не изменяет память, это имя фигурировало в пьесе «Антоний и Клеопатра».
И хотя он очень хорошо знал, что не ошибается, но сказал так, чтобы присутствующие извинили ему эту чопорность.
Но Эми напугало такое предложение.
– Дорогой! Вот уж никогда бы не хотела носить такое имя, как Октавия. Ты только прислушайся, оно ведь совершенно не звучит. Сравни О-фелия и О-ктавия.
Поудобнее устроившись на подушке, Седрик практически полностью загородил своей массой Эми.
– А что, если назвать их Мэри и Маргарет? В честь дорогой моей старой мамочки и присутствующей здесь Мэгги, – предложил он, кивнув на сестру. Маргарет, очень не любившая быть центром внимания, слегка покраснела и заерзала на месте.
Терри был непреклонен.
– Не надо смущаться, сестра. Ты только вслушайся, – монотонным, скучным голосом начал он. – Мэри Пэтч, Мэгги Пэтч.
Слегка приоткрыв рот, засмеялась одна из девушек-артисток. Эми быстро заявила:
– Лично мне нравится имя Маргарет, и мы всегда хотели, чтобы имя звучало не слишком коротко. – Повысив голос, она мелодично произнесла: – Маргарет Пасемор.
Седрик в знак одобрения начал неуклюже прижимать к себе Эми, задев за перевязку, которую ей сделали врачи, чтобы ускорить приход молока. Вздохнув, Эми снова перешла на шепот:
– Дорогие друзья, извините, но я очень устала. Терри быстро вскочил на ноги.
– Между прочим, нам всем уже через час нужно быть на сцене.
Не желая вступать в состязание с Седриком и боясь испортить свой грим, Терри не рискнул на настоящий поцелуй, а лишь слегка дотронулся указательным пальцем до полных губ Эми.
Седрик же увлекся, и Эми ничего не имела против, потому что в течение последних трех месяцев она исполняла исключительно дамские роли, предоставив другим артистками роли Виолы, Гермии и Порции. Она запретила показывать пьесу «Ромео и Джульетта» до тех пор, пока «истинная» Джульетта, оправившись после родов, не вернется на сцену к своему Ромео, которого играл Терри. Поэтому она вытерпела поцелуй Седрика до конца и одобрительно потрепала его по щеке.
– До свидания, друзья-актеры! – воскликнула Эми, вытянув вперед руки и заодно стряхнув прилипшего к ее шее Седрика.
Остановившийся в дверях палаты Терри изобразил изысканный поклон и вышел. За ним стали потихонечку уходить другие, быстро переключившись на собственные заботы. Перед уходом одна лишь Маргарет поинтересовалась:
– Ну что ж, поправляйся, Эми, и дай знать, если тебе что-нибудь вдруг понадобится.
Эми чуть было не вскрикнула: «Да, я очень хочу к маме!» Однако ее мать давно умерла, и она лишь улыбнулась и закивала головой.
Седрик пообещал:
– Ну тогда мы придем навестить тебя завтра. – С серьезным видом он добавил: – Смотри, береги себя.
– И крошек тоже, – вставила Маргарет. Продолжая улыбаться, Эми ответила:
– Обязательно, непременно.
Как только закрылась дверь, Эми, откинувшись на подушку, в течение десяти минут отчаянно старалась подлезть руками под бинты, чтобы хорошенько почесать свое тело. После чего, положив скрещенные руки поверх одеяла, она приняла вид святой мученицы. Так она пролежала десять минут. Затем взглянула на часы, стрелки которых показывали шесть. Она была убеждена, что прошел уже час с того момента, как ушел Терри. А это значило, что он ей лгал: артисты их труппы никогда не выходили на сцену раньше семи часов.
