это я уже давно понял. Был и со мной в шалаше рай, но в шалаше женщина быстро становится шалашовкой. В королевском дворце — соответственно королевой. Ну, дай тебе Бог. — Втянув содержимое ампулы в шприц, он откинулся к стене и, сморщившись, ввел иглу в набухшую вену.
Уже через несколько секунд выражение лица его сильно изменилось: мышцы расслабились и обвисли, веки опустились, а нижняя челюсть медленно сползла на грудь. Антону казалось, что он падает в бездонный каменный колодец, все уменьшаясь и уменьшаясь, и в тот момент, когда весь стал размером с синтаксическую точку, в нем будто произошел взрыв. Он принялся катастрофически расти, раздаваясь и вверх и вширь, пока не заполнил собой пространство вокруг. Это состояние — Алисы, вкусившей из пузырька волшебной жидкости, — было самым приятным во всей этой процедуре. Затем наступало долгое покойное блаженство, мир как бы сгущался вокруг Антона, становился маленьким и уютным, словно одноместный космический корабль из какого-нибудь пятидесятого века с фантастически комфортабельной каютой, где все предусмотрено и все работает исключительно для того, чтобы пассажир получал удовольствие от полета в холодном космическом пространстве.
Некоторое время Антон неподвижно сидел на кровати, прислонившись к стене. Мысли его текли медленно и широко, словно полноводная равнинная река, и Антону казалось, что он уже и не человек, а цветущая планета с морями и океанами, лесами и горами, на которой обитают лишь прекрасные умные животные, понимающие мир как свободное сообщество всего живого. Когда это первое ощущение несколько потускнело, Антон медленно убрал стерилизатор в кейс, захлопнул его, а сам вышел из каморки и устроился на скамье в мерцающей микроскопическими зайчиками тени виноградника. Где-то совсем рядом разговаривали женщины. Один голос принадлежал хозяйке дома.
— Да на что мне одна? Возьми, пожалуйста, — сказала хозяйка.
— Ты знаешь, Марусь, у меня знакомая есть, так у неё девочка как раз с одной ногой, с левой. И размер как раз подходит. Двадцатый у неё размер. Ей эта туфелька точь-в-точь будет. А то ведь мать ей покупает по две туфельки, по одной не продают. Так вот, вторую все время выбрасывать приходится.
— Слушай, — сказала хозяйка, — может, у тебя есть знакомая с одной правой ногой тридцать седьмого размера? Валяется туфля уже лет пять, а выбросить жалко.
На некоторое время воцарилось молчание, затем второй голос ответил:
— Знаешь, Марусь, есть у меня такая знакомая. И как раз с правой ногой, и размер ножки тот.
После этих слов Антон встал и вернулся к себе в каморку. Он никак не мог понять, происходил ли такой диалог в действительности или был лишь наркотическим бредом, вулканическим выбросом ожившего подсознания…
Антон попытался вспомнить, какой размер ноги у дочери, но понял, что не знает этого и не знал никогда. Зато вспомнил, что собирался написать жене письмо — ответ на ту записку, благодаря которой он и оказался здесь.
Несколько минут у него ушло на то, чтобы придумать, как обратиться к жене: назвать ли её ласковым домашним именем или, съерничав, написать что-нибудь вроде: 'Здорово, стерва!' Правда, во втором случае не было гарантии, что Лена дочитает письмо до конца, а ему хотелось рассказать ей какую-нибудь душевную историю, поиграть на нервах и, возможно, вызвать чувство вины. Решив, однако, не злить жену попусту, Антон начал вполне благопристойно:
'Здравствуй, Лена! Я все же решил написать тебе. Ты уехала так быстро, что мы не успели ни поговорить, ни договориться. Поверь, я знаю свою вину, последнее время часто вспоминаю все то, что пришлось тебе вытерпеть за несколько лет нашей совместной жизни, и, откровенно говоря, меня удивляет твое долготерпение. Скорее всего ты правильно сделала, что ушла от меня. Нашу семью трудно назвать счастливой, благополучной. Я — наркоман, ты, кстати, — тоже. Ты же не можешь без 'люблю, люблю!'. Предвижу твой ответ: мол, так устроил Бог, такова жизнь. Бог устроил так самку и самца, а мы люди… Все! Молчу! Считай, что беру свои слова обратно.
Мы с тобой давно живем в разных измерениях и встречаемся только на границе, разделяющей наши такие непохожие миры. Тебе ненавистен мой образ жизни, мне же скучно в том уютном мирке, к которому ты благоволишь. Просто нам нужны разные среды обитания.
Один мой знакомый как-то сказал, что мы живем на окраине окраины. Я только недавно понял: он имел в виду не удаленность от цивилизованного мира, не политическую изолированность и не расположение Солнечной системы относительно центра галактики. Он имел в виду нашу примитивность. Само наше существование окраинно. Вспомни соседа — безмозглое существо, которое все время сверлит стены, что-то мастерит, бегает по квартире, как насекомое в стеклянной банке, и хвастает: 'Вот какую я мешалку вырезал!' Женщины плачут от умиления.
Помнишь, мы поссорились и я сбежал от тебя из пансионата на Севане? Я тогда очень долго бродил по лесу, совершенно выбился из сил и так заплутал, что уже и не надеялся выбраться. Я был близок к истерике, как вдруг услышал человеческий голос. Меня окликнули: 'Эй, путник! Иди сюда'. Когда я наконец увидел эту пару, у меня сразу отлегло от сердца. Я так обрадовался, что и не удивился странной картине. На небольшой поляне был постелен ковер, на нем сидели двое: красивый стареющий кавказец с пышными усами и эффектная блондинка лет тридцати. Ковер напоминал скатерть-самобранку; но то ли они недавно расположились, то ли у них не было аппетита, — блюда стояли совершенно нетронутыми.
— Иди поешь, путник, — снова позвал меня усатый.
Я не заставил себя долго упрашивать, сел напротив странной пары, представился и вкратце рассказал, что со мной приключилось. Тем временем усатый налил мне полный фужер водки, я выпил за их здоровье и хорошо поел. Во время ужина он рассказал мне, как выйти на дорогу… Потом, наевшись и опьянев, я незаметно для себя уснул.
Когда же от холода и сырости проснулся, уже светало. Рядом со мной никого не оказалось, даже трава на поляне стояла совершенно вертикально, будто и не было никакого ужина на ковре. Однако рассказ усатого я запомнил и, встав, пошел в направлении, которое он указал. Я пожалел, что не догадался поискать поблизости от поляны следы машины, — понятно, что попасть туда с таким количеством вещей можно было только на машине. Я мял живот, пытаясь определить, ел вчера или нет, но ни к чему не пришел.
Так я шагал до самого полудня, пока не увидел очень похожую поляну. Я даже остановился от удивления и раскрыл рот, потому что и здесь, на уже виденном ковре, сидела та же пара. Увидев меня, усатый махнул рукой, сказав знакомую фразу:
— Эй, путник! Иди сюда.
Не буду описывать, что происходило первые полчаса, в течение которых я пытался объяснить им, что мы встречались не далее как вчера. Они смотрели на меня, ласково улыбались и все отрицали. Но когда я назвал их имена, а потом пересказал то, что усатый говорил мне прошлым вечером, они переглянулись, затем усатый налил мне полный фужер водки и сказал:
— Вчера вечером нас там не было и не могло быть. Забудь об этом, тебе все приснилось.
Точь-в-точь как вчера, я выпил водки, плотно пообедал, и усатый показал мне путь к дороге. Было очень жарко, от еды и водки меня разморило, и я — никогда не прощу себе этого — снова уснул.
Проснулся я ближе к вечеру. Надо ли говорить, что рядом со мной никого не оказалось. Вокруг не было даже намека на стоянку. Я на коленках облазил всю поляну в поисках окурка или какой-нибудь бумажки. Не было ничего.
До поселка, о котором говорил усатый, я добрался глубокой ночью. Через поселок проходила асфальтовая дорога, по ней-то я и пошел дальше, размышляя, в действительности ли встретил в лесу ту странную пару или все это мне приснилось? Подобные мысли мучают меня до сих пор. Мне кажется, что и жизнь с тобой не что иное, как сон на лесной поляне. Иногда думаю, будто живем мы только во время таких вот переходов от стоянки к стоянке. Остальное — сон, в котором тщимся разобраться, куда же идти. Наверное, вся жизнь заключается в этих переходах…
Я собираюсь пробыть здесь неделю. Надеюсь встретить тебя, Гагра город маленький, где-нибудь обязательно пересечемся. Днем я буду бродить в тех местах, где четыре года назад мы прогуливались вместе.
Антон'.
Сложив письмо вчетверо, Антон взял кейс и вышел из каморки. Он пересек двор, невнимательно ответил на приветствие шедшей навстречу молодой женщины в купальнике и направился к сгоревшему
