– Возможно.
– Или божество?
– Кто может это сказать?
– И ты больше никогда ее не видел?
– О нет, я видел ее еще много раз. На следующий вечер, в тот же час, сам не знаю как, я оказался на берегу ручья. Когда луна засияла над темным лесом, это горделивое создание снова появилось среди тех же кустов.
– Кто ты? – спросил я ее.
– Ада, – ответила она. И исчезла, издав такой же стон. Мне показалось, что она провалилась сквозь землю.
– Ада! – воскликнул Каммамури. – Это что, имя?
– Это имя, но не индийское.
– Она добавила еще что-нибудь?
– Нет, ни слова.
– Это странно. Я бы на твоем месте, хозяин, никогда больше туда не вернулся.
– А вот я вернулся. Какая-то неодолимая сила против моей воли снова толкала меня. Несколько раз я пытался бежать, но мне не хватало сил сделать это. Я тебе сказал, меня точно околдовали.
– А что ты испытывал в ее присутствии?
– Не знаю, но сердце мое билось очень сильно, я ощущал какой-то сладкий восторг.
– А раньше ты не испытывал такого чувства?
– Никогда, – сказал Тремаль-Найк.
– И сегодня ты видел это создание?
– Нет, Каммамури. Я видел ее десять вечеров подряд; в один и тот же час она являлась перед моими глазами, молча смотрела на меня и тут же бесшумно исчезала. Один раз я сделал ей знак приблизиться, но она не двигалась; в другой раз я открыл рот, чтобы заговорить, но она приложила палец к губам.
– И ты никогда не следовал за ней?
– Нет. Эта женщина внушала мне страх. Две недели назад она появилась передо мной, одетая в красный шелк и смотрела на меня дольше, чем обычно. А на следующий день напрасно я ждал ее, напрасно звал – она больше не появилась.
– Странное приключение, – пробормотал Каммамури.
– Ужасное, – сказал Тремаль-Найк глухим голосом. – Я сам не свой с тех пор, я места себе не нахожу. Я чувствую страстное желание снова увидеть это видение, которое околдовало меня!
– Значит, ты любишь ее.
– Люблю ее! Я не знаю, что значит это слово.
В этот миг на юге, среди огромных болот, простиравшихся там, раздалось один за другим несколько странных протяжных звуков. Маратх побледнел и резко вскочил на ноги.
– Это рамсинга! 2 – с ужасом воскликнул он.
– Что с тобой? – спросил Тремаль-Найк.
– Ты разве не слышал рамсингу?
– Да. Ну и что из этого?
– Она предвещает несчастье, хозяин.
– Глупости, Каммамури.
– Я никогда не слышал, чтобы в джунглях звучала рамсинга, кроме той ночи, когда был убит бедный Тамул.
При этом напоминании легкая тревога появилась на лице Тремаль-Найка.
– Не бойся, – сказал он, стараясь казаться спокойным. – Ты знаешь, как много индийцев умеют играть на рамсинге. Возможно, какой-то охотник вслед за нами забрел в эти джунгли.
Но едва он проговорил это, как жалобный вой собаки, а вместе с ним короткий тигриный рев раздались внутри хижины.
– Ах! Хозяин! – вскричал Каммамури. – Собака и наша тигрица тоже чувствуют беду.
– Дарма! Пунти! – позвал Тремаль-Найк.
Молодая тигрица, огромная, с мощными формами, с оранжевой шкурой в темную полоску, неслышно ступая, вышла из хижины и уставилась на хозяина желтыми глазами. Следом за ней появился черный пес, рослый, с острыми стоячими ушами и в толстом железном ошейнике, утыканном остриями.
– Дарма! Пунти! – повторил Тремаль-Найк.
Тигрица подобралась, издала глухое ворчание и одним огромным прыжком оказалась у ног хозяина.
– Что с тобой, Дарма? – спросил он, проводя руками по мощной спине зверя. – Ты беспокоишься?
