Так я по наивности думал...
События начали развиваться через день, который я провел дома, отдыхая после утомительной подготовки к защите диссертации и волнений самой защиты. Тема диссертации в восприятии была довольно сложной, особенно для западной модной модели равноправия полов. В Великобритании моя тема, помимо всего прочего, шла в противоречие с конституцией Соединенного королевства. Там, на западе, вообще все, что направлено против эмансипации, определенной аудиторией воспринимается в штыки. А те, кто мысленно мог бы меня поддержать, предпочитали молчать, чтобы не быть обвиненными во всех смертных грехах. И меня заранее готовились обвинить в восточном восприятии традиций культуры и в пропаганде этих традиций. Ведь современная Великобритания буквально наводнена выходцами из восточных стран, и их отношение к женскому полу англичан сильно раздражает. И наверное, не случайно оба оппонента у меня оказались женщинами и при этом профессорами с известными в международном социологическом мире именами и кардинальными суждениями. Но я и к этому хорошо подготовился, заранее проштудировав несколько наиболее известных работ своих оппонентов и уловив их слабые и сильные стороны. И самой слабой стороной во всех их суждениях я видел стремление выдавать желаемое за действительное. То есть опору на умозрительное восприятие отношений полов в социуме. Я же рассматривал эти отношения на основе многочисленных опытов, проведенных у себя в вузе, где мы в лаборатории рассматривали разницу в восприятии одних и тех же мелких и крупных событий девочками и мальчиками, мужчинами и женщинами. И регистрировали с помощью энцефалограммы возбуждение соответствующих участков коры головного мозга. Разница была огромная, и опыты наглядно показывали, как женщины и девочки демонстрировали испуг и нервные реакции там, где мальчики и мужчины проявляли решительность и стремление действовать. И я твердо был убежден в неспособности женщин к руководящей роли, доказывая, что женщина в этой роли перестает быть женщиной, и в ее организме вырабатывается тестостерон, мужской гормон, порождающий агрессивность поведения, рост волос на теле и лице.
Естественно было предположить, как возмутили моих оппоненток, гордых хотя бы своим недавним премьер-министром женщиной, мои выкладки. Они даже приняли за оскорбление мою шутку, что никто не знает, брилась ли госпожа Тэтчер перед выступлениями в парламенте. Но английскую королеву я предпочел не задевать, тем более что она имеет только формальную власть. Тем не менее все мои утверждения были подтверждены многочисленными и многолетними лабораторными испытаниями. И все доказательства я представил в качестве анализов. На это оппоненткам возразить было нечего. Я победил, и защита прошла успешно. Мне оставалось только крылья за спиной почувствовать, чтобы взлететь, но тут мне позвонила из Лондона жена. И только я взял трубку, как раздался долгий и требовательный звонок в дверь. Тройной звонок. Так могли звонить лишь в чрезвычайных ситуациях. Я попросил жену подождать и пошел открывать. За дверью стояли вооруженные люди, они сразу уткнули мне в ребра автоматные стволы...
– Интересно, как вы с такими стеклами проходили техосмотр? – бесстрастно и вежливо спросил инспектор дорожного движения, внимательно рассматривая сначала мои документы, потом документы на машину.
– Молча, – сказал я и улыбнулся, чтобы мой ответ не показался грубостью.
А что я мог сказать? Не объяснять же ему, сколько стоит прохождение техосмотра, когда машина на пункт даже не пригоняется. Просто показываешь документы, платишь и получаешь талон. Да он и сам это, надо полагать, знает хорошо. Может быть, даже лучше меня, поскольку я четыре года не садился за руль, следовательно, четыре года техосмотр не проходил.
– Будем протокол составлять...
Это он так предупреждает. Он предлагает составить протокол, и на это предложение я, естественно, должен предложить ему для начала небольшую сумму. Ну, так, рублей двести. Он обязательно скажет при этом, что за двести рублей рисковать своими погонами не собирается. Так всегда бывает. Но за пятьсот, как показывает практика, рисковать будет. Эти расценки работают в южных регионах, а в Москве, пожалуй, с пятисот начинают и выше тянут. Но это зависит уже от жадности самого инспектора.
Я уже хотел было попытаться «уговорить» его взять взятку, но что-то в его глазах мне не понравилось, и, сам не понимая почему, я сказал:
– Ладно, составляйте.
Штраф, как я знал, всего-то сто рублей.
Моя сговорчивость уколола. Посчитав оскорблением мое желание заплатить штраф государству, а не лично инспектору, он кашлянул в рукав куртки со светоотражающими полосами и с подозрением спросил:
– Что вчера пили?
– Я верующий мусульманин и потому не пью вообще.
Но недоверчивое выражение из глаз инспектора не пропало.
В понимании инспектора, только с глубочайшего похмелья можно такие глупые поступки совершать. И поступки эти должны наказываться, похоже, решил он. И пожелал доказать, что я горький пьяница.
– Пройдите в будку. Придется в тестер дыхнуть.
И сам вместе с моими документами и с документами на машину направился в будку, где его коллега что- то рассматривал на столе.
Я оглянулся на тяжело дышащего мне в затылок Давида Копченого.
– В туалет хочешь?
– Нет, – сказал Давид.
– Тогда последи за вторым инспектором, – я кивком показал через дорогу. – И пистолет под рукой держи.
А сам вышел из машины и двинулся в будку. Естественно, предупреждая Копченого, я не думал ни о какой стрельбе. Но я слишком хорошо знал Давида. Он из тех людей, которые всегда чего-то боятся. Он боялся боя, но, когда бой начинался, становился отчаянным храбрецом и хладнокровным бойцом. Сейчас он боялся ментов, но, случись обострение, он поставит их на место. И потому я заставил его напрячься. Оставил подстраховывать себя. А это уже значило, что он обязан собраться. И он соберется. И зубами стучать не будет. И руки дрожать перестанут.
Стена у дверей будки была заклеена объявлениями о розыске. Здесь была, конечно, и скромная по размерам доска. Но доски явно не хватало, и объявления расклеили по стене. С некоторым удовлетворением я посмотрел на свою фотографию – не забыли, значит, уважают... Но тут же слегка расстроился. На этой фотографии двухлетней давности я был с великолепной бородой, отпущенной уже в лесных лагерях, а борода мне была весьма к лицу. Жалко, что пришлось сбрить. Но вообще среди всех портретов, развешанных здесь, как мне показалось, я был самым приличным человеком. Это не то чтобы радовало, но слегка удовлетворяло, потому что я сам себя всегда считал человеком приличным.
Инспектор ждал меня на лестнице, уже поднявшись на один пролет. Его портреты из розыскных ориентировок, похоже, не интересовали. Так спокойнее живется. А вот моя задержка его нервировала. Но, увидев, что я иду, он двинулся дальше. И я услышал, как он недовольно сказал своему коллеге, сидящему за столом:
– Нашелся такой – пиши, говорит, протокол. Что я ему, писатель!
– Разберемся. Может, и сам писать умеет, – невозмутимо сказал второй.
Я поднялся по лестнице в два пролета и вошел в комнату. И даже поздоровался:
– Здравствуйте...
Вместо ответа второй инспектор, похожий лицом на колобка, сунул мне под нос какой-то прибор. И угрожающе рявкнул:
– Дыхни-ка.
Я дыхнул, как и полагается законопослушному человеку.
– Охренел совсем. Пьяный или вчерашнее еще? – спросил мент.
– Да ты на него посмотри, – сказал его товарищ. – Не меньше ведра водки заглотил.
– Я верующий мусульманин и не пью, – возразил я твердо.
– Это ты имаму рассказывай. А мы будем составлять постановление на изъятие прав.
Видимо, не пожелав расстаться с пятьюстами рублями, я сильно прогадал. И понял сразу, что с меня требовать будут больше. Чтобы не тянуть время, спросил сразу, рассчитывая хотя бы на двойное увеличение традиционной ставки:
