говорится, что она была прекраснее весеннего дня и развратнее самой распущенной девки.
— Неужели развратнее? — раздался насмешливый женский голос.
Испуганно обернувшись, путешественники увидели, что в комнате они больше не одни. Посреди кровати, которая мгновение назад была совершенно пустой, на покрытых пылью шелковых покрывалах, полулежала женщина, казалось, только перешагнувшая порог молодости и неспешно приближающаяся к расцвету жизненных сил и красоты. Вид ее поражал удивительной гармонией: даже мраморные статуи, украшающие лестницу храма богини красоты в столице Гипербореи казались бы рядом с ней жалкими замухрышками. Волосы цвета старого золота, удивительно яркие голубые глаза и рот, уголки которого поднимались вверх подобно рогам туранского лука, приковывали взгляд, вызывая желание любоваться ими всю оставшуюся жизнь и несколько последующих.
Под полупрозрачным пеньюаром цвета закатного неба над Рабирийскими горами угадывалась фигура, соблазнительнее которой Конану не случалось видеть ни у одной из танцовщиц и ни у одной из обитательниц веселых домов. Хотя варвар, посетивший предостаточно заведений такого рода, считал, что обладает достаточным опытом во всем, что касается женской красоты.
Но странная женщина отличалась от всех виденных Конаном не только поистине божественной красотой. Взгляд ее вызывал трепет и причиной тому было вовсе не восхищение. Хозяйка покоев смотрела на застывших перед ней мужчин даже не так, как ребенок смотрит на игрушки, которыми жаждет обладать, даже не как покупатель на рынке рабов. Холодный оценивающий взгляд более всего походил на взгляд повара, разглядывающего лежащие перед ним куски мяса и прикидывающего, какое блюдо из них лучше всего приготовить.
— Так что же вам понадобилось в покоях ужасной и развратной королевы? И кто вы такие, что осмелились побеспокоить меня? — снова заговорила женщина, соблазнительно изогнувшись на своем ложе, нимало не заботясь, что ее пеньюар распахнулся, открывая взгляду гораздо больше, нежели позволено приличиями.
— Прошу простить нас, ваше величество, — проворно склонился в церемонном поклоне Мохсендар, побуждая спутников последовать его примеру.
Страж — рослый хорошо сложенный юноша — опустился на одно колено, густо покраснев и опустив глаза; Конан изобразил самый вежливый поклон, на какой был способен.
— Говори — милостиво разрешила королева, во взгляде которой зажглось неприкрытое вожделение, а голос стал удивительно мелодичным, 'завораживающим подобно флейте бродячего заклинателя. — Ну, смелее же, не заставляй меня ждать.
— Я имею честь состоять при дворе, ваше величество, — заговорил Мохсендар, речь которого журчала подобно спокойной реке в безветренный день. — Мне поручено подготовить апартаменты Священного дворца для ежегодных церемоний. Как известно вашему величеству, они должны состояться в ближайшее новолуние…
— Ну и что из этого? — томно спросила королева, играя рукой безупречной формы и белизны. Лучи заходящего солнца играли на ее ногтях покрытых лаком цвета запекшейся крови.
— Осмелюсь напомнить вашему величеству, что для этого нам необходимо получить ответ зеркального оракула. Мы смиренно просим вас о разрешении пройти через ваши покои.
— Мои покои? Кстати, почему они содержатся в таком небрежении? Где слуги, которые должны заботиться о чистоте?
— Они… неожиданно умерли, ваше величество. Как только церемонии завершатся…
— Что? Вы хотите сказать, что я еще несколько дней должна провести в такой грязи? И вы называете это службой при дворе? Я могла бы заставить вас самих вылизать здесь каждый уголок, но вижу, что в качестве уборщиков от вас будет мало толка. Так и быть, я подожду еще несколько дней и даже позволю вам пройти к зеркальному оракулу. Надеюсь, вы помните, какая плата за это положена?
— Да, ваше величество, разумеется, помню, — еле слышно прошептал Мохсендар.
— Можешь не беспокоиться за себя, — ответила зловещая красавица с легким презрением в голосе. — Меня никогда не привлекали худосочные и чересчур болтливые мужчины.
Взгляд королевы задержался на Конане. Северянин с удивлением понял, что эта прекрасная женщина вызывает у него примерно те же чувства, что когда-то вызывали противники на гладиаторской арене. Желание помериться силами, выяснить, кому из двоих нынче предстоит умереть — и ничего более.
— Нет, что-то мне сегодня не хочется возиться с неотесанным строптивцем, хотя потом это, возможно, меня и развлечет, — продолжала рассуждать хозяйка покоев, как будто забыв о том, что ее собеседники тоже наделены слухом. — Вот он! — Палец с длинным острым ногтем указал на стража, который от ужаса едва не осел на пол. — Да, этот юноша будет платой за то, чтобы вы беспрепятственно добрались до зеркального оракула и вернулись обратно.
Лицо молодого человека перекосилось, как если бы он собирался заплакать. Он рухнул на колени перед Мохсендаром, умоляя не обрекать его на гибель, что-то взахлеб рассказывая о невесте, пожилых родителях, дальнем родстве, в котором он состоит с достопочтенным господином советником. Но тот, ни слова не говоря, развернул перепуганного юношу и с силой втолкнул его в комнату.
Проскользнув почти на середину помещения по гладкому полу, страж вскочил на ноги и хотел рвануться назад. Но, с ужасом взглянув на несколько рядов узорных квадратиков, отделяющие его от спасительного порога, внезапно остановился и умоляюще протянул руки, обращаясь по очереди к королеве и к своему начальнику.
— Нет, умоляю вас, нет! Прошу вас, смилуйтесь! Ради всех богов только не это!
— Ты клялся отдать жизнь, если это понадобится, разве ты забыл? — равнодушно ответил ему Мохсендар.
Конан, которого до глубины души возмутило происходящее, ощутил желание восстановить справедливость. Он сделает это прямо сейчас, просто для собственного удовольствия. Какой способ избрать? Может быть, взять этого любителя прятаться за чужие спины за шиворот и забросить прямо в постель к развратной королеве? Будет тогда развлечение им обоим, правда, не совсем то, на которое они рассчитывали… Или просто объяснить ему, как должен вести себя мужчина? Для этого даже не придется пачкать оружие о такого подлеца… Но в это мгновение одна из плиток пола угрожающе качнулась под ним. Оглянувшись, он увидел, что Мохсендар, насмешливо поглядывая на него, осторожно потянул за веревку, на первый взгляд ведущую к звонку для вызова слуг.
— Не вмешивайтесь, — голос советника, до этого достаточно приятный, теперь напоминал шипение рассерженной змеи. — Никого не касается, как я распоряжаюсь своими подчиненными. Без меня вам ни за что не выполнить работу, за которую взялись, непобедимый воин. Потом, если хотите, мы можем вернуться к этому разговору, но не раньше, чем заказ будет выполнен.
Северянин неохотно согласился, дав себе слово, что пройдет не так много времени и коварный царедворец очень пожалеет о своих поступках.
Тем временем страж, повинуясь завораживающему взгляду королевы, прополз на коленях через всю комнату и замер возле самой кровати.
— Какая нынче трусливая молодежь, — промурлыкала хозяйка покоев, довольно жмурясь. — Если они испытывают такой ужас перед постелью, то каковы они на поле сражения? Мне жаль наше государство, которое охраняют такие защитники. Или это все же не так, юноша? Я жду доказательств, что передо мной мужчина, а не жалкий трус!
И, обернувшись к стоящим за порогу Конану и Мохсендару, она небрежно бросила через плечо:
— Входите, или вы намерены стоять там до следующего года? Я полагаю, вы знаете дорогу? Идите же и оставьте меня с моей новой игрушкой.
Последнее, что видел киммериец, покидая комнату с резными стенами, был юноша-страж, который неловко заключил королеву в объятия и брошенный искоса торжествующий взгляд прекрасной хищницы.
Конан и Мохсендар едва не опоздали. В небольшое помещение, одну из стен которого занимала мозаика, составленная из маленьких зеркальных квадратиков, поставленных под разными углами, они вбежали едва ли не перед самым закатом. Последние лучи солнца освещали лишь пол, оставляя странное сооружение в тени. Советник с видом полного отчаяния бессильно опустился на корточки прямо посреди
