почти нежно провела длинными когтями по его шее, а потом внезапно сгребла за воротник и одним рывком подняла в воздух, вынуждая змеелова беспомощно болтать ногами и отчаянно цепляться за чешуйчатое запястье.
– Ты ш-ш-ше обещ-щ-щал их с-с-спас-с-сти!
Мгновение, когда в голове стало пусто и гулко, а сердце поочередно сжимают страх и щемящее, необъяснимое чувство, которое побуждало… Попросить прощения? Заткнуть ей рот, чтобы не выставляла ничтожеством?
Защитить?..
Где-то вдалеке ледяным колокольчиком прозвучал высокий девичий смех. Неожиданный, неуместный звук, услышав который змеедева разжала пальцы, отбросив дудочника в сторону, будто нашкодившего щенка, круто обернулась, со свистом взрезав копной тонких шипов воздух, и громко, с вызовом зашипела, приподняв блескучий острый гребень над позвоночником. Что-то приближалось, и это неведомое что-то умудрилось обеспокоить своим присутствием даже золотую шассу.
Мостовая затряслась. Вначале едва ощутимо, мелкой неявной дрожью, а затем все сильнее и сильнее. Казалось, будто бы неведомая сила лупит огромной кувалдой из-под земли по тесно уложенным камням, надеясь разрушить непреодолимую доселе преграду.
Ясмия обернулась через плечо, цепкий, пристальный взгляд змеиных глаз скользнул по лицу дудочника.
– Беги. И с-с-собери с с-собой вс-с-сех, кого с-сможеш-шь.
Змеелов вздрогнул, потянул было из чехла, висевшего на груди, тонкий инструмент Кукольника, но шасса коротко, отрывисто тряхнула головой.
– Не с-спас-сет. С-с-с этим не борютс-с-ся. От этого бегут.
Невесть откуда поднявшийся туман заполнил собой все пространство вокруг, белыми молочными волнами изливаясь из узких переулочков и свиваясь в плотное облако, накрывшее собой притихший квартал. Подземные толчки все нарастали, так, что невозможно было уже устоять на ногах, становились чаще и размеренней – будто бы где-то в глубине под городом билось чье-то гигантское сердце, а потом мостовая вздулась чудовищным каменным нарывом и лопнула, выпустив на волю ворох темных щупалец, похожих на непрестанно извивающиеся змеиные хвосты толщиной с корабельную сосну.
Сердце дрогнуло и пропустило удар, обдав изнутри леденящим холодом и поселив в голове пустоту, наполненную лишь шумом крови в ушах. Викториан медленно, будто во сне, оглянулся. Никто не остался стоять, даже шасса припала к земле, сложив спинной гребень и обернув длинный хвост кольцом вокруг себя.
Гулкую тишину нарушил еле слышный стон.
Катрина. Тихонько подвывающая, лежащая на боку и баюкающая жестоко покалеченную, раздавленную змеелюдкой руку. Остро пахнущая железом кровь насквозь пропитала рукав, белые кружева на манжете обратились в красные, пальцы скрючились и поникли. Глаза девушки были плотно закрыты, она бредила, что-то неразборчиво бормотала и даже не пыталась подняться.
Может, оно и к лучшему.
Потому что существо, пробившее себе путь на волю из подземных катакомб Загряды, было чем-то невиданным. Грандиозным. Подавляющим.
Шасса была права: с этим бороться невозможно. Можно только попытаться убежать как можно дальше и надеяться, молиться, чтобы это создание сочло тебя слишком мелким и незначительным, недостойным своего внимания. Быть может, тогда и только тогда удастся спастись…
– Мийка! – Змеелюдка встрепенулась, услышав этот голос, резко поднялась на хвосте и обернулась на звук. – Лови!
Что-то просвистело в воздухе, шасса стремительно метнулась в сторону, перехватывая это нечто на лету, и круто развернулась лицом к выбравшемуся из-под земли чудовищу, держа в опущенной руке уже знакомый Викториану посох ромалийской лирхи, к которому был привязан небольшой кожаный мешочек.
Ай да старуха!
Змеелов вспомнил женщину, что была прежней лирхой у этого табора, вспомнил, как властно и уверенно она набросила дорогущую шаль на худенькие, дрожащие плечики чернявой девчонки.
Неужели та длиннокосая «зрячая» еще тогда знала, перед кем придется встать ее преемнице, и потому из всех, кого ромалийский табор встречал на дороге, выбрала именно затаившуюся в человеческом теле шассу, да не простую, как оказалось. Золотую, волшебную, редкую змею пригрела на груди лирха в надежде, что, когда табор окажется пред лицом подземного ужаса, шасса сумеет выстоять там, где человеку не будет предоставлено ни единого шанса.
Змеелюдка взмахнула посохом, на удивление чисто, без шипения выговаривая странные, непонятные слова, наполнившие гулкую тишину, как молоко – кувшин. Эхо заметалось в каменных тисках меж домов, отразилось от развороченной мостовой и ударило в переплетение слабо светившихся гнилостной зеленью щупалец, заставив их отшатнуться, свиться в тугой жгут и нырнуть обратно под землю, в неровный пролом.
– Михей! – Шасса, не оборачиваясь, полоснула себя когтями по бедру, окровавленные пальцы заметались в воздухе, чертя уже знакомый ярко-красный знак. – Собирай всех, кого сможешь! Я открою вам дорогу к северному морю!
Бам-м-м-м!
Грохот раздался такой, что дудочник упал ничком, зажав уши руками. Земля заходила ходуном, затрещала и вдруг разошлась вдоль и вширь огромной рваной раной, в которой исчезло и ромалийское зимовье, и стоявшие по соседству два дома. Из огромного пролома, в котором скрылась часть улицы, к розовеющему предрассветному небу с громовым ревом ринулся лес туго скрученных жгутов, отливавших бледной сияющей зеленью, и обрушился вниз, на спящий город.
Выстроенная змеелюдкой колдовская стена вспыхнула алым полукругом, едва сдерживая напирающее чудовище, и в краткий миг озарения Викториан понял, что именно эта тварь и есть та самая Госпожа Загряды, слухи о которой иногда доходили до Ордена, но подтвердить существование которой еще никому не удавалось. Кто-то думал, что это просто очень старая вампирша, живущая в тщательно скрываемом от посторонних глаз подземелье, кто-то предполагал, что это просто дух города, призрак, обладающий большой силой, но почему-то предпочитающий нейтралитет. А оказалось…
С этим созданием нельзя договориться. Его очень трудно убить человеческими руками – если вообще возможно. Его существование раскрыто, и неизвестно теперь, вернется ли прежнее хрупкое равновесие, в котором пребывала Загряда до сих пор.
Сквозь алую пелену пробилась серо-стальная молния, звенящим шаром прокатилась по мостовой и остановилась в шаге от сияющего золотом шассьего хвоста, оказавшись чараном. Судя по косым, едва запаянным шрамам на прочной броне – тот самый, который лежал на пыточном столе в следственном доме. Быстро оклемался, ничего не скажешь.
– Доигр-р-рались, – глухо прорычал железный оборотень, встряхивая звенящей гривой с крохотными белесыми искорками на кончиках прядей. – Что делаем?
– Найди ромалийцев и других людей в этом квартале. Всех, кого сможешь, и принеси сюда. – Ясмия взмахнула посохом, блеснув бронзовым узором на золотой чешуе, гибко извернулась, будто в танце, и приподнялась на свернутом в кольцо хвосте.
Казалось, шасса не замечала ничего вокруг, поглощенная странным, текучим танцем, повторить который не сможет ни одна даже самая лучшая человеческая танцовщица. Нет у человека такой гибкости, такой плавности движений, не может он настолько чарующе переливаться из одного движения в другое, когда кажется, что существо состоит не из плоти, крови и костей, а из воды, ветра и солнечных бликов на поверхности реки. Золотая чешуя сверкала и искрилась сама по себе, как будто в глубине шассьего тела было заключено свое солнце, жаркое, сияющее, способное осветить собой если не целый мир, то один отдельно взятый город – точно.
– Эй, парень! – Вик не сразу сообразил, что обращаются к нему. Обернулся – и увидел изгвазданного по уши рослого ромалийца. Того самого, что на своем горбу вытаскивал по серебряной колдовской тропе истекающего кровью чарана в человечьем облике и не побоялся принести своей лирхе ритуальный посох. –
