— Что за шуточки! — сказал пораженный Мишкин. — Ты же, кроме преферанса, ни во что не играешь.
— Дело мастера боится! — развязно заявил Яшкин.
Мы все-таки не поверили и всем коллективом пошли к Машкину за подтверждением.
— Обыграл, — развел руками Машкин. — Я, знаете, сам не ожидал. Сел за доску, думаю, — разомнусь маленько. Вдруг чувствую — тиски!.. По-моему, у него способности.
— У кого? — спросил Гришкин. — У этого трепача?!
— Ну, почему трепача, — сказал деликатный Машкин.
— Трепач и есть! — безжалостно повторил Гришкин. — Вы, Пал Сергеич, не расстраивайтесь. Вызовите его на матч-реванш. Это же случайность.
Однако на другой день Яшкин потряс всех новым сообщением.
— Вчера прибил Поликарпыча, — сказал он и почему-то задумчиво добавил: — Вот так вот…
Мы повскакивали с мест.
Главный инженер проекта Кирилл Иванович Поликарпов возглавлял сборную нашего института, сам играл на первой доске и уже восемь лет являлся членом правления городской секции шахматистов.
— Может, он больной был? — ошеломленно спросил Мишкин.
— Да нет, вроде здоровый, — сказал Яшкин. — Я к нему когда зашел, они как раз с Зейцем из сметного на пальцах тянулись. Поспорили на бутылку коньяку — кто кого. Зейц свободной рукой за сейф схватился, так Поликарпыч его вместе с сейфом утянул…
К Поликарпычу мы справляться не пошли. Не решились. Зато в обеденный перерыв подсмотрели любопытную сцену. Поликарпыч, загнав в угол нашего зава Машкина, тряс у него перед носом каким-то листочком и бубнил:
— Я дома партию проанализировал, понял? До полночи сидел… Все верно, просчета нет.
В понедельник Яшкин пришел на работу раньше всех. Когда мы собрались, он уже сидел за столом. Вид у него был бледный и подавленный.
— Такая хохма, ребята, — сказал он, глядя на нас виноватыми глазами. — Я вчера Киршенблюма прибил.
— Чемпиона области! — ахнул Мишкин.
— Ага, — кивнул Яшкин, — Кандидата в мастера.
— Как же это ты? — опросил я, не решаясь приблизиться к Яшкину.
— А черт его знает, — растерянно пожал плечами он. — Зашел в городской сад, а они там играют. В павильончике. Ну я сел — и прибил.
И тогда молчавший до сего времени Пашкин сказал:
— Все! Вечером поведешь в сад. Будешь играть еще раз. При свидетелях!
Вечером мы пришли в сад.
Всем отделом. Мы стояли за спиной Яшкина и тяжело молчали.
Яшкин ерзал на стуле, крутил шеей, бросая на нас заискивающие взгляды, и смело двигал фигуры.
Знаменитый Киршенблюм сидел напротив. Схватившись руками за подбородок, чемпион панически глядел на доску. Белесый заячий пух на его голове стоял дыбом.
Через восемнадцать ходов чемпион остановил часы, пожал Яшкину руку и, шатаясь, пошел на свежий воздух…
А недавно Яшкин прибил самого Бента Ларсена на международном турнире.
По этому поводу мы купили водки, закуски, закрыли двери нашего отдела на стул и устроили маленькое торжество.
Без Яшкина, к сожалению. Он еще не вернулся из Ноттингема.
— Удивительные бывают случаи, — нюхая корочку, сказал Гришкин. — Просто невообразимые! Ведь, между нами говоря, арап этот Яшкин каких мало.
— Ну почему же арап, — заступился за Яшкина сердобольный Машкин. — Он все-таки справлялся с работой… иногда.
— Арап, арап! — сказал Гришкин. — Даже не спорьте. Здесь все свои — чего скрывать. Арап, а вот возьми пожалуйста. Гремит теперь!..
После второго тоста засобирался уходить Мишкин.
— Ты чего это компанию разваливаешь? — нахмурился Гришкин.
— Мне это… — покраснел Мишкин. — На спевку надо к полседьмому. Я тут в кружок записался… уже два месяца как… в детстве маленько пел, так вот, вдруг, думаю, получится…
— Конечно, идите! — участливо сказал Машкин. — Идите, идите, чего там. Способности грешно зарывать. Глядишь, певцом станете…
— М-да, — сказал Гришкин, когда за Мишкиным захлопнулась дверь. — Вот ведь тоже — дуб порядочный. Дуб, дуб — не машите на меня. Еще поискать таких дубов. А вполне возможно, будет петь. А мы контрамарочки у него просить будем.
Пашкин вдруг схватил хлебный мякиш и начал его лихорадочно тискать. Тискал, тискал и на удивление всем вылепил зайчика.
— Разрешите-ка, — попросил Машкин. — Очень похоже. У вас наверняка способности. Нет, правда, как здорово!
— Елки! — охрипшим от волнения голосом сказал Пашкин. — Даже не думал, что умею!
— Да-а, — вздохнул Машкин и посмотрел на нас с извиняющейся улыбкой. — А вот у меня никогда никаких талантов не было. С детства. Интересно, правда?.. Ну, ладно, продолжайте тут, — Машкин поднялся. — Посидел бы еще, да надо по торговым точкам. Семья, знаете ли…
— Не повезло мужику, — сочувственно причмокнул Гришкин после ухода Машкина. — Что верно, то верно: никаких талантов. А такому бы не жалко. Крепкий парень, Как специалист — нас всех сложить и то не потянем.
— И человек редкий, — заметил я.
— И человек, и семьянин, — сказал Гришкин. Пашкин молчал. Он сосредоточенно лепил из хлебного мякиша козлика.
ЧУЖОЙ РЕБЕНОК
В субботу позвонил Яшкин.
— Алло! Это ты, очкарик? — спросил он. — Ну, как делишки, сколько на сберкнижке?
Яшкин — это Яшкин, он не может без каламбуров.
— Миллион двести тысяч, — в тон ему сказал я.
— Чтоб мне так жить! — обрадовался Яшкин. — Ну, так сними полмиллиона и поедем завтра за город.
— Люсь! — окликнул я жену. — Тут Яшкин звонит — за город приглашает.
— Что ты, — вздохнула жена и показала глазами на сына, — Куда мы с ним.
— Эй, Яшкин, — сказал я. — Не можем мы. Нам ребенка не с кем оставить.
— Это причину пожара-то? — спросил Яшкин. — А вы его с собой.
— Люсь, он говорит — с собой взять!
— Еще чего! — дернула плечом жена. — Представляю, что будет за отдых.
— Нет, Яшкин, — сказал я. — Отпадает такой вариант.
— Заедаешь счастливое детство? — весело спросил Яшкин. — Вот я сейчас Пашкину трубку передам — он тебе врежет.
— Ай-ай-ай! — оказал Пашкин. — Ай-ай-ай, отец! Как же это ты, а? Ну, сам воздухом не дышишь —
