точно боясь снова потеряться в толпе.
Штейнер говорил медленно, повелительно, русский язык давался ему с трудом, и он коверкал слова. За всё время своей длинной и грозной речи о порядках в лагере, обязанностях на работе и поведении в бараках комендант ни разу не сдвинулся с места, не пошевелил рукой, лишь голова его изредка поворачивалась направо или налево. Когда Штейнер повышал голос, лицо и шея его наливались кровью; когда успокаивался, лицо становилось бледным. Ребята с нетерпением ждали конца ругани, угроз и наставлений.
Комендант сошёл с подмостков. На его месте появился Дерюгин. Он объявил, что сейчас мальчики и девочки будут разбиты на группы по двадцать человек, получат нашивки с номерами и разойдутся по баракам.
Жора подумал: надо сделать так, чтобы попасть в одну группу с Вовой. Воспользовавшись тем, что на подмостках, кроме полицейского, никого больше не было, Жора поманил Вову рукой. Вова незаметно протиснулся сквозь ряды и стал рядом с Жорой. Ребята потеснились, а Жора, схватив товарища за руку, вместо приветствия произнёс:
— Вот это да! — И тут же спросил: — Толю не видел?
— Он захворал, — ответил Вова.
— Где он?
— В бараке лежит.
— Плохо ему?
— Плохо. Рука сломана.
— Как же так?
— Били.
— За что?
— Мы… мы хотели убежать, а нас поймали, — неловко переступая с ноги на ногу, сознался Вова.
— Бежать? Я же говорил вам, что пока нельзя.
— Да уж очень случай выдался удобный.
— Как же вас поймали? — спросил Жора, поглядывая с укором на товарища.
— Потом расскажу. А ты наши мешочки прихватил? — нерешительно спросил Вова, меняя тему разговора.
— Принимай вещи! Вот они. — Жора указал на два мешка, лежавшие у его ног.
— Спасибо тебе! — радостно заулыбался Вова.
Он думал о том, какие они с Толей неблагодарные. Убежали, бросили такого хорошего, настоящего товарища, друга.
— Ты что молчишь? — спросил Жора.
— Я — я так… — запинаясь, ответил Вова: — Теперь надо девочку найти, узелок и чемоданчик ей отдать.
— Найдём! — уверенно ответил Жора.
В эту минуту он всё простил товарищам и был очень счастлив, что они снова вместе.
Бараки для жилья представляли собой длинные узкие сараи с низкими потолками и сплошными двухэтажными нарами вдоль стен. Пол, потолок, стены — всё было из неотёсанных досок, чёрных от грязи и копоти. Окон в бараках не было. Их заменяли узкие щели с решётками под самым потолком, через которые едва проникал дневной свет. Вся обстановка барака состояла из нар, двух железных печей да нескольких скамеек. Воздух, пропитанный запахом плесени, горького дыма, гнилых овощей и карболки, вызывал головокружение.
В каждом бараке разместили по сто двадцать человек. Было так тесно, что многим ребятам пришлось залезть под нары, чтобы дать возможность другим устроиться и рассовать свои вещи. С непривычки от духоты и смрада дети почти теряли сознание.
Поздно вечером в барак пришли эсэсовец и полицейский. Оба сморщились от спёртого, гнилого воздуха. Эсэсовец буркнул что-то полицейскому, тут же вышел. Дерюгин поспешно раздавал жёлтые треугольные лоскутки, на которых стояли непонятные буквы «SU»[4], порядковые номера. Делая пометки в списке и заставляя ребят расписываться в получении номера, полицейский приказывал:
— Пришить к одежде на правую сторону груди!
— Нет иголок, нет ниток, — раздались голоса.
— Найдёте! — досадливо отмахнулся Дерюгин.
— Господин полицейский, можно пришить проволокой? — раздался голос из дальнего тёмного угла.
— Можно, — не поднимая головы, ответил Дерюгин.
Рассчитав, что полицейскому всё равно не удастся пробиться сквозь толпу ребят, заполнивших тесный проход, всё тот же подросток крикнул вызывающе:
— А что, господин полицейский, у фюрера штаны тоже проволокой шиты?
Раздался дружный хохот, но тут же смолк, как по команде.
Дерюгин сорвался с места, точно его ужалили, топнул коваными немецкими сапогами и рявкнул на весь барак:
— Кто кричал?
Вглядываясь в плотную молчаливую стену ребят, заполнивших проход и нары, полицейский разразился бранью.
— Я тебя найду! Я тебе покажу! — кричал он, брызгая слюной и грозя кулаком.
Из тёмного угла ответили коротким пронзительным свистом. Расталкивая локтями ребят, Дерюгин кинулся в конец барака:
— Кто свистел?
Все молчали. Посыпались звонкие пощёчины. Полицейский бил подряд, не разбираясь. Из противоположного угла донеслось:
— Продажная тварь!
В эту минуту в дверях показалась фигура немецкого солдата. Он протиснулся к столу, на котором мерцал тусклый огонёк, и удивлённо остановился.
— Вот это да-а! — шепнул Жора. — Что же дальше будет?
— Ничего. Ложись. Будто мы спим, — коротко ответил Вова.
Положив голову на мешок, он притворился спящим и сквозь ресницы стал наблюдать за тем, что происходит.
Полицейский, добравшись до середины барака, столкнулся с немцем. Тяжело дыша и размахивая руками, он принялся что-то ему объяснять. Но тот лишь хлопал глазами, безуспешно пытаясь понять своего подручного. Потом ему надоело слушать хриплый голос Дерюгина. Потеряв надежду что-нибудь понять, немец махнул рукой и, указав Дерюгину на стол: дескать, продолжай своё дело, грузно опустился на скамейку.
Через полчаса раздача закончилась, и полицейский с немцем пошли к выходу. У порога Дерюгин обернулся и, сверкнув глазами, злобно выругался. Дверь захлопнулась. В бараке вздохнули облегчённо, Вова вскочил на ноги и потянул Жору за рукав:
— Вставай! «Мертвый» час кончился!
Ему не терпелось увидеть мальчика, который выкрикнул дерзкие, смелые слова.
В дальнем углу слышались возбуждённые голоса. Группа ребят окружила крепкого, рослого и энергичного мальчугана лет четырнадцати, который горячо убеждал товарищей, что они не должны покоряться. Вова и Жора с интересом и уважением разглядывали паренька. Серые глаза, светлые волосы, расчёсанные аккуратным пробором, и прямой честный взгляд — всё это вызывало симпатию у ребят.
— Разве полицай человек? Он запросто убить может, если увидит, что мы боимся его, молчим, — повторял паренёк.
— А что ты с ним сделаешь, Андрей? У него пистолет и резиновая палка, — возразил кто-то.
— Будет издеваться — убьём его!
— Ага! Задушим, и всё! — охотно вмешался в разговор Жора.
