культурные, колдуны эти. С нашим умишком где раскусить.
– А кто же раскусил?
– Спрашиваешь! Государь суперимператор, конечно.
– А он как догадался?
– Сомневаешься? – с угрозой спросил капрал.
– Никак нет! – испуганно выкрикнул солдат.
– А то смотри, я этого не люблю, – смягчился Джуджелис. – Государь- суперимператор – он, брат, все знает, все понимает, все видит насквозь. Он нам как объявил про их зловредность, как мы принялись железной рукой выкорчевывать эту гнусную заразу со всеми ее ядовитыми корнями – ого!
– Выкорчевали?
– Полностью и без остатка.
– Но Старого-то Колдуна, выходит, упустили!
– Не упустили, – неохотно ответил капрал. – Отрубили ему голову, а он, понимаешь, ожил. В кошку обернулся или крысу. Удрал. – Джуджелис понизил голос до хриплого таинственного шепота. – Не первый раз приходит, видали его уже. Но теперь ему крышка: влипнет. Приняты меры в общеимперском масштабе, понял? Подступы к столице надежно охраняются. Каждому полицейскому вручен фотографический портрет Старого Колдуна…
– А если он обличье переменит? – тоже шепотом спросил солдат.
– Молчать! – рявкнул Джуджелис.
– Слушаюсь! – часовой в темноте вытянулся в струнку. Однако, помолчав, спросил нерешительно: – А как же собачка?
Джуджелис опешил:
– Какая еще собачка?
– Говорили вы, господин капрал: гуляет колдун с собачкой. Стало быть, на собачку он все время дышит! А почему она не помирает?
Джуджелис тяжело захрипел в темноте. Солдат ощутил запах крепкой дешевой махорки. Лапищи капрала ухватили его за отвороты мундира, тряхнули так, что хрустнули позвонки.
– Не много ли ты стал вопросов задавать? И вопросы все не те. Не те!
– Так точно, не те! – каялся оглушенный новобранец. – Виноват, господин капрал!
– То-то, – сказал Джуджелис, отпуская его. – Я тобой отдельно займусь. Выясню, кто влияет.
– Осмелюсь доложить…
– На посту не разговаривать! – зарычал Джуджелис. – Глядеть пуще! В случае чего стрелять без предупреждения!
– Слушаюсь, господин капрал!
Рассерженным медведем капрал пошел ломиться в темноту, и часовой еще долго слышал его затихающие хриплые проклятья.
Обыкновенно по ночам над городом стояло зарево огней, окрашивающее облака в оранжевый цвет. Но сейчас догадаться о том, что в темноте за стеной притаилась столица империи, можно было лишь по перекличке радиодинамиков. 'Тревога, тревога!' – будто попугай, выкрикивал динамик над харчевней 'Дядюшка Мирбо' – самый ближний. 'Вога… вога… ога!' – вперемежку с эхом отзывались те, что подальше. И проходило не меньше минуты, пока самый дальний, окраинный, что над складом 'Токтима и сыновья. Рогожа и кожи' не произносил вдруг тихо и явственно: 'Тревога'. Не дав ему поставить восклицательный знак, 'Дядюшка Мирбо' принимался вопить: 'Не спите, не спите, часовые!' 'Пите-ите-сите-вите-вые!' – проносился над городом гулкий радиоветер.
'И дернуло меня за язык, – с тоской размышлял новобранец. – Будто впервой… И никогда у них не поймешь, правду говорят или… брешут! – подумав это, он опасливо повертел головой. – Пока слушаешь, развесив уши, ты хороший, достойный доверия и все прочее. А чуть начнешь вникать, сразу на тебя: 'Как стоишь? Заразился гнусным критиканством? Я тобой займусь!' – он мысленно передразнил капрала. – И займется, вынет душу, хрипун! – тут солдат спохватился. – Ой, что это я? О чем думаю? И где – на посту! Позор! Доложить придется по начальству. Или… не докладывать? – он погадал на пальцах. – Доложить – не доложить. – Получилось, что не доложить. – Как это не доложить? До чего дойдет армия с такими солдатами? А со мной… Со мной что будет? Ладно. Для первого раза, – стал говорить себе солдат строгими уставными словами, – ограничусь внушением… и предупреждением, но чтобы это было в последний раз! Начальство всегда говорит одну голую правду… и про собачку, и про Старого Колдуна, хоть я и думал, что это сказочки. И я должен быть бдительным, потому что указанный Старый Колдун в данный момент, возможно, приближается к моему посту…'
И надо же было случиться, что как раз в эту самую минуту до ушей новобранца издали донесся чей-то жалобный голос:
– Джип, Джип…
Солдат вздрогнул. 'Почудилось? – подумал он. – Наговорят тебе всякого, поневоле жутко станет… Старый Колдун, слыхал, детишками питается. Трехлетними. У него желудок больной, от злости. Которые детишки постарше, считает, жестковаты. Но мне-то не три годика, ха-ха! – но он не смог выдавить из горла даже деланного смеха. – Темно… Не разглядеть… Крысой прикинется, подберется…'
– Джип, Джип!.. – жалобный голос приближался. – Ну, скоро, а?
– Не ной, – ответил другой голос.
– Устал я… Надоело мне…
'Будто душа загубленная стонет', – подумал часовой.
– Заткнись, бродяга, – сказал второй голос, уверенный, нахальный.
Новобранец щелкнул предохранителем автомата и с тоской подумал, что это бесполезно. Какое оружие годится против призраков, а тем более колдунов?
– Скоро, а? – спросил ноющий голос совсем близко.
– Кажется, пришли, – ответил нахальный голос.
– У-уф-ф…
Месяцу любопытно было поглядеть на происходящее, он высунул из тучи свой зазубренный краешек. Новобранец увидел в нескольких десятках шагов от себя двух оборванцев, которые тащили тяжелый чемодан на трости, продетой сквозь ручку.
– Ага, вижу ворота, – сказал нахальный голос. – Все, Пип! Вот она, столица империи. Только чего они в темноте сидят, а?
– Джип, Джип! – простонал Пип. – Дай я тебя поцелую.
– Отстань, это негигиенично, – ответил Джип. – И чего радуешься? Городишко-то – тьфу… Погань. Дыра.
'Как он смеет!' – пронеслось в голове часового. Он трясущимися руками поднял автомат, но не мог ни прицелиться, ни выстрелить. Оборванцы его не заметили, а месяц, наскоро удовлетворив любопытство, снова убрался по своим делам.
– Чего же ты сюда так торопился? – ехидно спросил Пип.
– У меня, может быть, дело есть. А тебя, беднягу, жаль.
– Меня жаль? – возмутился Пип. – Да я не помню, сколько лет мечтал тут оказаться! Надоели мне эти революции – во! – наверное, он провел ребром ладони по горлу. – Ни твердого порядка, ни твердой валюты. Все подавай национализацию, долой безработицу, а что я без работы остаюсь – никому дела нет. Это называется забота о человеке!
Джип засмеялся.
