меня безнадежным мазилой. Нам не хотелось целый день таскать за собой добычу, и мы вернулись к большой скалистой расщелине, которую потом сможем легко отыскать (эту часть леса мы знали неплохо), увязали тушу в мешок и подвесили повыше между двумя деревьями. Больше мы свою добычу не видели, как вы, должно быть, сами догадались.
Добравшись до вершины второго холма, мы присели покурить. Точнее, я присел на толстое упавшее дерево, а Альма слонялась взад-вперед, как маятник.
– Ты не устала, дорогая? – спросил я.
– Нет, не… – Пауза. – Да, да, конечно, – отвечала она, и я почувствовал, что в ее душе идет какая-то внутренняя борьба.
– Так в чем же дело? Может, ты хочешь домой?
– Нет! Но… я не хочу садиться на это дерево, – сказала она, упрямо сунув палец в рот.
– Почему?
– В нем, наверно, полно скорпионов.
– Что за бред! – воскликнул я с истинно мужской категоричностью, которая так раздражает наших жен. – Разве ты забыла, что мы собираем скорпионов? А этого достаточно, чтобы здесь их и не было.
– Прошу тебя, не заставляй меня садиться!
– Дурочка, да здесь ни одного нет! Смотри! – вскочил и рассек кору дерева своим мачете.
Отвалился целый пласт коры, и Альма громко завизжала – из-под коры выпали два самых громадных, толстенных скорпиона, каких я только видел в Новом Свете. Вся коряга была ими прямо-таки нашпигована. Сам я сидел прямо на мамаше с многочисленным потомством. В результате оба мы пришли и восторг, хотя по разным причинам, и бутылочки начали наполняться добычей.
Мы продолжали крушить дерево, пока не добрались до места, где оно было достаточно разрушено и его можно было растащить на куски, открыв центральное сквозное дупло. Оно было выстлано мелкой, как пыль, трухой от сгнившей древесины, а на ней лежал, как нам показалось, ярко-зеленый листок. Я уже перебрал в уме немало вариантов объяснения, как туда попал свежий зеленый лист, когда осознал, что смотрю па одну из самых замечательных лягушек на свете. Она была длинненькая, тонкотелая, с очень длинными стройными лапками, и вся ярко-зеленого, как свежий лист, цвета; от носа через каждый глаз и по бокам шли две переливающиеся ярким золотом полоски, сходившиеся к задним ногам. Альма бросилась на нее быстрее, чем на живой алмаз самой чистой воды, схватила И перевернула на ладони. Брюшко у лягушки было блестящее, черное, с пятнышками яркого небесно-голубого цвета.
Затем мы спустились по дальнему склону холма и повстречали большую стаю обезьян- ревунов. Мы неожиданно вышли на них, точнее, оказались под ними, и крупный самец, забравшись на верхушку дерева, несколько минут ревел, собирая стаю. Это нас заинтересовало, мы сели понаблюдать и проверить, правда ли, что обычно ревет только один самец. Он распевал за целую стаю, издавая самые разнообразные звуки, но никто его не поддерживал. Можно было поверить, что непрерывный рев в течение дня и ночи – дело одного «певца»; однако я сам видел, как на реке Коппенаме целая стая ревела хором – значит, все-таки время от времени они подражают толпе фанатиков на митинге.
Спустившись к подножию холма, мы тут же стали снова взбираться по склону. Мы уже примирились с долгим подъемом, но неожиданно земля стала ровной, а деревья – более низкими: мы шли через редкую поросль, словно через сад, озаренный солнцем. Совершенно неожиданно вышли к широкой полосе открытой саванны. Среди нее точками виднелись многочисленные стервятники, и она была вдоль и поперек исчерчена игрушечными звериными тропками. Тропки, не больше четырех дюймов в ширину, без единой травинки и безжизненно-белые, были протоптаны в белом, сплошь покрывавшем землю песке. Должно быть, эту сетку тропинок создали постоянно пробегавшие здесь пака, агути и олени.
Становилось ужасно жарко; роясь под трухлявыми стволами в поисках мелких существ и наблюдая за разными животными, мы сильно задержались в лесу. Поэтому пришлось спешить; мы обошли саванну с северо-восточной стороны и оказались возле прелестного озерца с кристально прозрачной янтарной водой и ослепительно чистым, усыпанным белым песком дном. Озерцо осеняли высокие пальмы. Оно питалось проточной водой маленького ручейка, бегущего к далекой реке Суринам, и оказалось глубиной всего пять футов, что вполне устраивало Альму. Понятно, что весь остаток дня мы купались в этом природном бассейне.
Я никогда в жизни не видел такого идиллического местечка. Прохладная зеленоватая тень от нависших арками перистых пальмовых листьев, ровная, как газон, травка на берегу бассейна и пышные купы водяных растений с душистыми оранжевыми и белыми цветами, похожими на орхидеи. Кроме нас в долинке обитала большая стая невероятно пестрых попугаев, которые, непрерывно болтая, перепархивали с дерева на дерево. Ни малейшего ветерка, и тысячи сверкающих золотых бабочек тучами поднимаются и опускаются к мелкой воде у берегов. Доре изобразил рай так же точно, как и ад. Эта декорация была приготовлена самой природой для Адама и Евы; даже яблоки тут имелись, но Альма нарушила традицию. Она так и не рискнула их попробовать, хотя они были приятного розового цвета и росли на дереве, похожем на дикую яблоню. Память об этом дне мы сохраним до конца жизни.
Разумеется, мы пробыли там слишком долго – и до сих пор делаем вид, что только из-за очередных часов, которые я посеял в цветнике возле бассейна, – нам пришлось угадывать время по солнцу. А солнце возле экватора несется, как скаковая лошадь, и время по нему вычислить трудно. Место, где мы раньше вышли из леса, мы отметили зарубкой на коре и, когда подошли к нему, поняли, что вот-вот начнет темнеть. Но тогда мы были так счастливы и умиротворены полным слиянием с природой, что не придали этому значения.
Возвращаясь через рощицу, похожую на сад, мы, должно быть, сбились с направления и вышли на небольшую полянку, на которой стояли три высоких, отчасти уже сухих дерева. На их вершинах еще горело золото заката, а мы уже стояли в густой тени. Когда мы подошли поближе, с верхушки самого большого и самого гнилого дерева раздалось ворчание и фырканье, которые все нарастали. Поднявшись до небольшого крещендо, шум, постепенно затихая, превратился в тоненькое хныканье. Мы застыли на месте и некоторое время глядели вверх, стараясь разглядеть дупло, если оно там было. Дерево было начисто лишено листвы, но ни животного, ни отверстия дупла мы не видели. Затем шум послышался снова.
На этот раз что-то довольно крупное на минуту показалось на конце сухого сука и снова спряталось. Так как оно явно выглядывало из дупла, мы отбежали подальше к лесу, откуда можно было увидеть отверстие. Но его заслонили густые заросли, и мне пришлось влезать на дерево. Добравшись почти до самой верхушки, я разглядел над моей головой большое дупло в громадном мертвом дереве. Там я увидел что-то очень подвижное и крикнул вниз, Альме, чтобы она принесла ружье. Когда она уже почти добралась до меня с ружьем, из дупла вылезло, пятясь, крупное, похожее на кошку животное и, припав к суку, зарычало на кого-то оставшегося в дупле. Я ждал, что оно в любой момент нырнет обратно, но оно не трогалось, пока я не взял в руки ружье. Ох и долго же я загонял на место патроны, но наконец и с этим было покончено. Я медленно поднял ружье, сохраняя равновесие по мере сил, – животное находилось гораздо выше – и выстрелил.
После выстрела произошло сразу несколько событий. Из-за отдачи я потерял равновесие, выпалил в белый свет из второго ствола, схватился за сук, который не выдержал моего веса, и едва не свалился с дерева.
Весь этот переполох так напугал Альму, что она стала падать вниз, задевая по дороге
