признал самостоятельность Кореи, тем самым, открывая возможности для японской интервенции.
Последней пришлось ждать 9 лет, до апреля 1904 года, когда высадили десант в корейских портах Чемульпо, Пусане и Гензане. Началась оккупация Кореи, воспринятая Великими Державами без особого беспокойства. Все понимали — восточному тигру тоже надо чем-то питаться.
Тогда-то и произошел единственный в местной истории военный конфликт России и Японии, не приведший, однако к серьезным последствиям.
Эпизод назвали Хуньчуньским инцидентом.
Оккупировав Корею, японцы двинулись дальше в Южную Маньчжурию. А из Гензана на участок новой Русско-Китайской границы направился сводный отряд под командованием полковника Микава. Возрастание напряженности привело 9 мая 1904 г., к открытым столкновениям подразделений японской армии и русских казаков в районе китайского городишки Хуньчунь. Боевые действия продлились 4 дня, после чего японцы, понеся значительные потери, отошли.
Появление японских войск в Маньчжурии, в непосредственной близости от немецкого Ляодуна, да еще на территории Китайской-Маньчжурской железной дороги, соединявшей Даолян и Порт-Артур с русским Харбином, вызвало резкую реакцию Санкт-Петербурга и Берлина.
Японцы отвели все свои воинские подразделения в Корею, а конфликт посчитали исчерпанным.
Увлекшись историко-политическими изысканиями в своей новообретенной памяти, я незаметно заснул и проспал до утра следующего дня.
Разбудил меня задорный петушиный крик.
Вот зараза, горластый какой! Как его до сих пор на суп не пустили 'по законам военного времени'? И только несколько минут спустя до меня наконец-то дошло: я — слышу! Слух вернулся.
Ну, наконец-то… Мне, признаться, здорово надоела моя вынужденная глухота, и теперь я наслаждался доносящимися с улицы через открытое окно разнообразными звуками.
Вот, глухой лошадиный топот и скрип несмазанных колес — проехала телега. Вот, мерный гул множества шагающих ног — строем прошли солдаты. Птички чирикают, ветер шумит в кронах деревьев. Лепота…
Я лежал, не открывая глаз, и с удовольствием слушал.
Бухнула дверь, затопали по коридору, и в комнату вошел Авдеич. В руках он тащил облупленный кожаный чемоданчик и походный брезентовый ранец — мои вещи, оставшиеся в обозе.
— Доброе утро, Авдеич!
— Доброе, доброе, ваше благородие! Я тута вещички ваши у полкового каптера получил. Куда ставить-то? — пробормотал себе под нос седоусый санитар, не особо рассчитывая на ответ.
— Да вон под лавку и ставь! — мой ответ заставил его замереть на месте.
— Ой, царица небесная, да вы никак от контузии очухались? Ну и, Слава Богу! Ну и замечательно! — Авдеич пристроил вещи и размашисто перекрестился на иконы в красном углу. — Богородица-дева, радуйся! Я за дохтуром побегу и насчет завтрака все устрою! Сей секунд…
Прежде чем я успел что-то сказать, он опрометью выскочил из комнаты.
Я подоткнул подушку и сел на постели — ожидать прихода полкового врача. Ожидание, надо сказать, продлилось недолго. Не прошло и десяти минут, как в дверях появился давешний Доктор-Айболит. Сходство с персонажем старого советского фильма было поразительным.
— Ну, здравствуйте, голубчик! Поскольку в прошлый раз ваше самочувствие не позволило нам соблюсти формальности, разрешите представиться: Старший полковой врач Надворный советник Нижегородский Валерий Михайлович!
— Прапорщик, барон Александр Александрович фон Аш 3-й! Очень приятно!
— Вот и славно! Ну-с? Как мы себя чувствуем?
— Удовлетворительно, но очень скоро будем чувствовать себя хорошо!
— Шутить изволите?
— Что вы, Валерий Михайлович! Пытаюсь выглядеть оптимистом.
— А выглядите записным острословом, голубчик! — отсмеявшись, ответил доктор. — Я, признаться, рад, что вы воспользовались нашим гостеприимством. Полк сейчас стоит в резерве, на фронте затишье и я, в некотором роде, лишен медицинской практики. А тут вдруг германский аэроплан разбомбил нашу колонну с пополнением — вот и пациенты появились. Ничего не поделаешь — люблю свою работу!
— А я думал, что нас обстреляла артиллерия…
— Вовсе нет, дорогой мой! Тогда бы вы так легко не отделались — до фронта далеко и к нам только изрядные 'чемоданы', от восьми дюймов залетают.
Появился Авдеич, с ведром воды. Вылил её в громадный чугунок и стал хлопотать у печи — разогревать воду. Потом снова ушел и опять вернулся — на этот раз принес полотенца и потертый кожаный саквояж.
Доктор, тем временем засыпал меня вопросами:
— Вы испытываете головокружения? Слабость? Тошноту?
— Легкие головокружения. Остальное меня больше не беспокоит.
— А нет ли звона в ушах? В глазах не темнеет? Аппетит вернулся?
— Нет! Нет! Да!
— Замечательно! — доктор извлек из бокового кармана френча тетрадку и огрызок карандаша. Раскрыл и стал делать какие-то заметки, напевая что-то вроде 'Трум-пум-пум. Трум-пум-пум'.
— Валерий Михалыч! Водица поспела, — подал голос из-за печи Авдеич.
— Иду! — Полковой врач отложил тетрадку и присоединился к санитару, на ходу засучив рукава. — Полей мне, дружочек.
Доктор снова возник в поле зрения, вытирая руки расшитым полотенцем. Подошел к саквояжу и вытащил из него свернутый белый халат. Расправил, надел и повернулся ко мне:
— Снимайте рубаху, голубчик и садитесь — я буду вас осматривать!
Сперва, он измерил мне пульс, отмеряя время по большим часам на цепочке, извлеченным из кармана бриджей. Затем достал стетоскоп и продолжил осмотр традиционным 'дышите — не дышите', поочередно прикладывая трубку к груди и к спине. Закончилась процедура постукиванием каучуковым молоточком по локтям и коленям. Потом доктор уселся за стол и снова взялся писать что-то в своей тетрадке, сопровождая свои действия уже знакомым мне 'Трум-пум-пум'.
— Ну что ж, голубчик! Я думаю, что денька через два вас можно выписывать. Здоровье у вас отменное и задерживать я вас более не буду. — Он поправил свое пенсне. — Кушайте побольше. Я распоряжусь, чтобы вам выдали красного вина для укрепления организма. Гуляйте, дышите свежим воздухом. Попробуйте завтра заняться гимнастикой — разомнете мышцы. А во вторник приступите к службе.
— Спасибо, Валерий Михайлович!
— На здоровье, голубчик! — доктор стал собирать свои вещи. — Я скажу полковому адъютанту, что ваше обмундирование пришло в негодность. Он пришлет кого-нибудь разрешить этот вопрос. До свидания, Александр Александрович!
— До свидания!
После того как он ушел, явился Авдеич с завтраком, и я уселся за стол — заморить червячка.
Досыта наевшись, я взялся за ревизию своего барахла.
Сперва, принялся за брезентовый походный ранец, обшитый по углам кожей. Открыл клапан и начал разглядывать содержимое:
В левом внутреннем кармане лежал гуталин в железной баночке и сапожная щетка. В правом — завернутые в тряпицу принадлежности для ухода за оружием — отвертка, масленка, протирные штирки.
В кармане на задней стенке ранца хранился кожаный походный несессер и два куска душистого мыла, которое дала мне мама. (Удивительно, но уже сейчас я именно так и воспринимаю эту женщину — как любимую и единственную Маму). Там же — носовые платки и жестянка со швейными принадлежностями.
На дне ранца сложены полотенца, нижнее белье, свитер. Два комплекта портянок и пара шерстяных
