шуршали туда-сюда.
В Англии принято левостороннее движение. Но на этой дороге что левая сторона, что правая — один черт. Стоило высунуть руку в боковое окно, и можно было дотянуться до кустов. Хотя на самом деле это были не кусты. Кусты — растения, они расступаются, когда их задеваешь. Эти же стояли каменной стеной, слегка заросшей сорняками, и они бы разорвали мою руку напополам.
Гарри на шальной скорости вошел в очередной левый поворот. Только на этот раз задние колеса машины повело, и она накренилась в сторону громоздящейся стены. Я затаил дыхание и сжался в комок. Как будто это спасло бы меня, если бы мчащаяся с огромной скоростью железная махина, весом в добрую тонну, налетела на эту древесную твердь.
Великий человек слегка отпустил педаль газа, чуть-чуть повернул руль в сторону заноса, и машина проскользнула в нескольких дюймах от стены. Черные ветви попытались ухватиться за корпус, царапнули мое окно. Затем, в последнюю долю секунды, когда я уже решил, что все кончено, колеса снова оказались на дороге. Великий человек переключил передачу, прибавил газу, и машина снова ринулась вперед, в серую пелену дождя. Он повернулся ко мне, засмеялся и сказал:
— Мастерство.
Он был прекрасным водителем. Лучше меня, хотя я тоже не промах. Но с меня хватило.
Я вздохнул. Потом выдохнул. И сказал:
— Ладно, Гарри. Остановите машину.
Он повернулся и нахмурился.
— Что?
— Машину. Остановите. Сейчас же!
В его глазах появилось сердитое выражение.
— Вы хотите, чтобы я остановил машину?
— Немедленно.
— Но…
— Немедленно.
Он остановил машину и взглянул на меня, все еще хмурясь.
Я схватил шляпу с заднего сиденья. Открыл дверцу, вылез под дождь и захлопнул за собой дверцу. Напялил шляпу. Поднял воротник пальто, застегнулся на все пуговицы, затянул пояс и зашагал в обратном направлении.
Дождь был не такой сильный, как казалось в машине, мчащейся со скоростью шестьдесят миль в час. Но он был мокрый, каким обычно бывает дождь, и к тому же холодный. Было, наверное, что-нибудь около сорока градусов[3] с небольшим. И это в августе. Как хорошо бывает в Англии летом.
Я услышал, как сзади подъехала машина.
— Фил?
Машина шла задом. Он опустил стекло и перегнулся через борт, чтобы со мной поговорить. Дождь колотил по кожаным сиденьям, но ему как будто было все равно — ни малейшего беспокойства. Если сиденья испортятся, он купит лорду Эндоверу новую машину. Он может себе это позволить.
Я все это увидел, даже не взглянув на него. Периферийное зрение. Я все шел, а он все ехал. Машина держалась от меня на одном расстоянии, футах в двух. Он прекрасно вел машину, даже задом.
— Фил? Вы куда?
Я на него даже не взглянул.
— Обратно в Нью-Йорк.
— А как же работа?
— Мне с ней не справиться, если мы оба умрем.
— А как же Бесс? Что я скажу Бесс?
Бесс — его жена. Именно ей пришло в голову меня нанять.
— Говорите что хотите, — сказал я.
— Фил, — сказал он, — вы обиделись.
Гарри заявил это так, будто только что об этом догадался. Может, так оно и было. Он был одним из тех людей, кто искренне считает, что все от них в таком же восторге, как и они сами.
— Да, — признал я, по-прежнему не глядя на него.
— Почему бы вам не сесть за руль, Фил?
Я остановился, он — тоже. Я повернулся и глянул вниз, на него. С моей шляпы на туфли стекала вода. Он смотрел на меня через окно и моргал, когда дождь капал ему на лицо. Оно выражало искренность.
Гарри так и не извинился. Зачем? Ведь он не сделал ничего такого. Он всегда поступает правильно. Всегда. Но я обиделся, и он, поскольку я ему нравился, готов был меня ублажить. Это был щедрый человек.
Я невольно улыбнулся. Его самовлюбленность была настолько явной, что казалась даже наивной.
— Гарри, — сказал я, — ну вы и штучка.
Он улыбнулся своей широкой обаятельной улыбкой и кивнул. Он знал это и без меня.
Мы доехали до покрытой гравием дорожки, ведущей к Мейплуайту, около половины десятого вечера.
Дождь кончился, стемнело. Полная луна казалась серым размытым пятном на фоне темных облаков, посеребренных по краям ее светом. С обеих сторон к нам склонялись огромные темные деревья, настоящий лес — дубы, вязы и сосны. В воздухе пахло влажной землей и гниющими листьями. Дорожка петляла туда-сюда, как алиби жулика. На вершине холма деревья расступились, и мы неожиданно оказались над облаками, а не под ними. Они медленно плыли в лунном свете над нескончаемыми акрами парка.
Прямо перед нами вырос особняк, и облака вились вокруг его башен, подобно флагам.
Он был огромный и черный, как скала. Башни, по одной с каждой стороны здания, были выше, чем гигантские дубы-близнецы, растущие по бокам от входа. Освещенные окна представляли собой маленькие, узкие полоски, прорезанные в шероховатом камне.
Это было одно из тех мест, куда просто так, без приглашения, и даже с приглашением, не попадешь. Впрочем, я бы в любом случае не расстроился.
— Вот так громадина! — восхитился Великий человек.
— Ага, — согласился я.
— В тринадцатом веке построен. Норманнами. Гляньте на башни.
— Трудно не заметить.
Сбоку от здания виднелся каретный сарай: шиферная крыша, каменные стены, двойная широкая дверь. Перед ним — усыпанная гравием стоянка для машин с навесом от дождя. Там уже стояло шесть машин. Я вкатил «Лансию» и поставил ее рядом с элегантным «Роллс- ройсом».
Неохотно выключил зажигание. Вести такую громадную машину — сплошное удовольствие. Пару раз, невзирая на дождь, меня так и подбивало прибавить газу и посмотреть, на что она способна. Но Великому человеку я ничего не сказал.
Мы выбрались из машины, и я надел шляпу. Обошел машину и открыл багажник.
