свою жизнь. Что с этого дня он сам будет стирать себе штаны, а вместо сандалий — ходить летом в галошах.
Мама оказалась права. Купанье в яме не прошло даром. Ночью у Вовки поднялась температура, а к утру пропал голос.
Он лежал на кровати и смотрел, как ползают по голубым обоям солнечные лохматые зайчики.
В углу, в ящике, шелестел соломой ёж.
В воспалённой голове у Вовки вертелась одна и та же мысль: «Ежу надо дать имя. А как? Как назвать?..»
Прошлым летом у соседки жил кот. Звали его Мурзик. Это был суровый полосатый зверь. Он презирал молоко, воровал из чулана колбасу, а кончил тем, что, ловя голубей, свалился в колодец и утонул.
Других звериных имён Вовка, как ни старался, припомнить не мог. И ёж получил кошачье имя Мурзик.
Альбом
Вовка расхворался не на шутку. Вызывали врача. Неделю мама не ходила на работу.
Вовка пил горькие белые порошки и послушно тянул, высунув язык:
— А-а-а!..
Жар спал только на восьмой день.
Вовка сидел на кровати худой, остроносый и ждал с базара маму.
Она пришла, осторожно высыпала из сумки на пол лиловую картошку и положила на одеяло перед Вовкой тетрадь в зелёном переплёте.
— Вот тебе альбом, — сказала она. — Рисуй. Мне сегодня уже на работу. Кстати, про ежа. Не убрать ли его в сарай? Она заглянула в ящик и поморщилась.
— Колючий, без хвоста. Бр-р! То ли дело кошки… Я ухожу. И прошу тебя, не вставать!
Вовка охотно закивал головой.
Как только мама ушла, он слез с кровати и, шлёпая босыми ногами по полу, подошёл к ящику.
Ёж тотчас же свернулся.
— Мурзинька, Мурзик! — ласково прошептал Вовка и покачал пальцем иглу.
Колючая спина ежа дрогнула. Иголки поползли назад.
Из-под иголок высунулась длинная мордочка с любопытными глазами— бусинками.
Вовка осторожно, чтобы не испугать, просунул под зверька палец и пощекотал войлочное пузико.
Ёж довольно запыхтел. Дружба завязывалась.
В тот же день на первой странице альбома Вовка нарисовал существо, похожее на сапожную щётку. У щётки был длинный-дудочкой — нос и чёрные, с ресничками, глаза.
Это был ёж.
Подумав, Вовка пририсовал ему длинный пушистый хвост.
Такой ёж мог понравиться даже маме.
Большие перемены
Когда Вовка в первый раз после болезни вышел из дома, улицы он не узнал. Раздвинув дома и опрокинув заборы, на неё наступала стройка.
Широкая, как река, полоса вспаханной земли двигалась через посёлок.
Урчали, ровняя землю, бульдозеры. То и дело к ним подъезжали самосвалы и с грохотом сыпали на землю кучи дроблёного камня. Вдалеке уже курились синие дымки асфальтоукладчиков.
Смутное воспоминание возникло в Вовкиной голове.
Движение стройки повторяло какое-то другое, недавно виденное им движение.
Ну, конечно! Машины шли точно по пути, проложенному долговязым парнем и веселыми девушками. Точно так, как ползла металлическая лента.
Озадаченный переменами, Вовка походил по людной, полной новых звуков и запахов, улице, сбегал в сарай к Мурзику и возвратился домой.
Большие перемены! В них было что-то беспокойное, угрожающее самому Вовке.
Ехать?
И действительно, в этот день мама вернулась с работы раньше обычного.
— Так, — задумчиво повторяла она, переходя от одного окна к другому. — Так… Так… А что, Володя, если нам с тобой придётся уехать?
Вовка опешил.
— Зачем?
— Ты сегодня был на улице, видел. Делают шоссе. Оно пройдёт прямо через наш двор. Дом снесут. Мне предложили сегодня комнату около больницы, но я… — Мама обняла Вовку. — Мне не хочется оставаться здесь. Скучно, хочется настоящей работы.
Вовка окончательно запутался.
Зачем уезжать, если дают другую комнату? И почему у мамы работа скучная?
Чертёжница на фабрике, где делают стулья. Вовка несколько раз приходил к ней. Мама рисовала гнутые спинки, круглые, как блины, сиденья, раскрашивала стенные газеты. Очень хорошая работа… Но в общем-то можно и уехать…
— А куда?
— В Иркутск.
Что такое Иркутск, Вовка не знал. Ну, что же… Иркутск так Иркутск. Он послушно кивнул.
— Вот и хорошо, — обрадовалась мама. — Увидишь горы, реки, дремучие леса. Знаешь, какая будет жизнь: где чемоданы — там и дом.
— А чемоданы мы сами носить будем?
Вовка спросил просто так, но мама вздохнула.
Вовка знал, почему.
Сколько он помнил себя — всегда они с мамой были одни. У всех мальчишек и девчонок на улице были папы — у Вовки папы не было.
Мама никогда не говорила об отце, а если кто-нибудь её спрашивал, то делалась хмурой и отвечала:
— Мы сами.
Сборы
На другой же день в доме всё пошло кувырком.
Распродавали вещи. То и дело приходили незнакомые люди, осматривали мебель, спорили о цене, качали головами, разглядывая в стульях дырки от гвоздей.
Вовка делал вид, что к дыркам отношения не имеет.
Мама каждый день бегала на почту, давала телеграммы, без конца повторяла слово «Иркутск».
Вовке вся эта кутерьма нравилась.
— Скоро! — таинственным шёпотом сообщал он Мурзику, присев в сарае над ящиком. — Едем в Иркутск! Ешь на дорогу больше!
Еж недовольно пыхтел и отворачивал мордочку от капустной кочерыжки.
— Полетим самолётом. Сверху всё-всё увидим. Горы, леса. Мама говорит, самый интересный лес — дремучий. А на аэродром поедем в автобусе!
Автобус — это было лучше всего. Три мечты, три заветных желания давно уже томили Вовку:
