Налил Рабинович в чайник воды и расстелил номер газеты «Хапоэль Хацаир» поверх ящика, поставленного вертикально, жестом человека, расстилающего скатерть на своем столе. Вынул хлеб, и маслины, и помидоры, и каждый, у кого был в корзинке кусок хлеба или кабачки, достал их и положил на газету. Сидели ребята на кровати хозяина дома и на полу, и ели, и пили. Когда поели и попили, принялись обсуждать тот самый больной вопрос, с которым мучаются они все это время. Как объяснить крестьянам, какое зло они творят и для себя, и для всех евреев? Ведь отталкивая еврейских рабочих, они приводят к тому, что арабы поднимают голову, а евреи голову опускают.
Раз уж коснулись мы темы, связанной с поведением крестьян, то должны заметить, что говорили об этом рабочие с гневом. Ведь в конце концов мы приехали отстраивать страну, а крестьяне не дают нам встать на ноги из-за мнимой выгоды, ведь эти работодатели ошибочно полагают, что еврейский рабочий обходится дорого, а арабский рабочий — дешево. И они не понимают: все, что еврейский рабочий зарабатывает, возвращается к ним же в руки. Еврей снимает себе комнату в мошаве и покупает все необходимое в ее магазинах, тогда как Махмуд и Ахмед получают деньги в мошаве, а тратят их в арабских городах, и копейка, выходящая из рук еврея, не возвращается к нему назад. Гнев рабочих можно понять, но на самом деле это был гнев евреев, любящих других евреев, гнев человека, упрекающего своего друга и требующего от него справедливости. Такая любовь помогала им позабыть о себе ради общего блага. Мало того, они обращались к своим братьям в странах рассеяния с призывом совершить алию и обрабатывать с ними вместе землю Эрец Исраэль. И это было не напрасно. Нашлись такие, что услышали их и приехали. И если часть из них вернулась, так другие укоренились в Эрец. И хотя утекло у них время между пальцами, хотя не сумели они осуществить все задуманное, предало их время, но остались они в Эрец Исраэль и страну — не предали. Построили деревни и поселки, и усилили влияние еврейских рабочих, и возродили иврит — сделали его разговорным языком, — и вернули нам честь, почти утраченную нами. Благодаря им смогли поднять голову репатрианты, приехавшие до них; и благодаря им смогли выпрямиться во весь рост репатрианты, приехавшие после них.
То, что произошло с нашими друзьями сегодня, произошло с ними и на следующий день. Куда бы ни приходили они искать работу — нигде не находили ее. Одни отказывали им из милосердия, другие отказывали им по иной причине. Из милосердия… Как именно? Говорили: как это будет работать еврей на еврея, брата своего? По другой причине… По какой именно? Все еще было широко распространено мнение, что еврейский рабочий обходится дорого и не признает над собой власти. И те и другие говорили, что большинство молодых рабочих сбросило с себя ярмо Торы и заповедей и нужно быть подальше от них, чтобы они не подавали дурного примера. Находился хозяин, предоставивший работу еврейскому рабочему, — считали его чудаком. Находился еврейский рабочий, который нанялся к еврею, — считали его счастливчиком.
Бредет Ицхак в Эрец Исраэль меж еврейских полей и виноградников. Тут растет пшеница, а тут зреет виноград. И тут, и там полно арабов, а хозяин поля или хозяин виноградника, сам лично или его надсмотрщик, разъезжает верхом среди них, кричит на них и шутит с ними, а те принимают их окрики с любовью и смеются над их шутками, потом делают перерывы на молитвы и на обед, и перерывы — не маленькие. Известно арабам, что земля не горит у них под ногами. А вот Ицхак бредет голодный и несчастный, потому что исчез последний грош у него из кармана и он не может найти работу. Хорошо было ему, Ицхаку, когда он сидел у себя в городе. Полей и виноградников там не было, но зато он не голодал. И если там — презренное изгнание, так ведь в отвращении к изгнанию и в надежде на алию в Эрец Исраэль он находил немного утешения. И когда жители его городка насмехались над ним, не было в этом ненависти. И когда говорили они ему: «Если ты теряешь время попусту, как ты прокормишься?» Говорил он им в ответ: «Там, в Земле Обетованной, в селениях наших братьев, встану я за плуг, и не нужно мне будет ни о чем беспокоиться». Теперь, когда он — в Эрец Исраэль и идет по деревне, никто не говорит ему: «Приди в мой виноградник! Вскопай землю в моем саду! Поработай на моем поле!» Еще в гостинице в Яффе почувствовал Ицхак, что не все так прекрасно, но считал, что есть разница между жителями города и жителями деревень. Сейчас, увы, он видит, что нет между ними никакой разницы, просто одни приближают человека ради своей выгоды, а другие — отталкивают его ради своей выгоды. От вынужденного безделья, и переживаний, и недоедания иссякли силы Ицхака, и он заболел. День лежит он в лихорадке, на другой день — ищет работу и не находит. Раньше карманы его были полны франками, меджидами и бишликами, теперь даже митлика нет у него — купить себе хинин.
Бродит Ицхак по мошаве и встречает поселенцев, которые прибыли в страну с пустыми руками, а сейчас они владельцы полей и виноградников, и дома их полны всякого добра — может быть, это дано им благодаря их вере и выполнению заповедей? Но ведь билуйцы отошли от Торы, а тоже владеют землей, но они — из России, а я — из Галиции, выходцы из которой основали только одну маленькую мошаву, да и та — разрушена. Конечно, есть здесь люди, прибывшие из России, которые тоже не находят работу и голодают, но оттого, что он был занят своими переживаниями, он не думал об их страданиях. И когда он шел по мошаве и видел поля, заросшие колючками, в душе его рождался крик: что стоило бы их хозяевам пригласить меня вырвать эти колючки? Но ни один человек не позвал Ицхака вырвать эти колючки. Приходил Ицхак к Рабиновичу и к товарищам Рабиновича, ел вместе с ними, и голодал вместе с ними, и мечтал вместе с ними податься в Галилею, ведь жители Галилеи не похожи на жителей Иудеи. Крестьяне Иудеи предпочитают арабского рабочего еврейскому рабочему, и даже на тех работах, с которыми еврей справляется прекрасно, заняты у них арабы, потому что не может хозяин позволить себе обращаться с евреем, как с рабом. А крестьяне Галилеи берут к себе на работу еврейских рабочих и обращаются с ними по-братски. В первое время и крестьяне Иудеи использовали еврейский труд, в особенности для подрезки виноградной лозы и для прививок, где требуются способности и умение. Но в дальнейшем, как только арабы освоили эти профессии, уволили крестьяне еврейских рабочих и стали нанимать арабов, способных убирать свое «я» перед хозяином. Мечтали парни поехать в Галилею, но не было у них денег на дорогу. И они оставались на своих местах, и унижали себя, и обивали крестьянские пороги. В конце концов взвалил Ицхак свои пожитки на плечи и пошел в Яффу.
Вернулся Ицхак в Яффу и принялся обходить всякого рода конторы, учреждения, канцелярии; и увидел там подавленных и измученных просителей, дрожавших от лихорадки; и секретарь, измазанный чернилами, бурчит что-то, так что невозможно понять смысл ответа. Почему же не пошел Ицхак к руководителям ишува? Ведь лидеры Галиции дали ему рекомендательные письма к своим друзьям в Эрец Исраэль. Потому что он уже убедился, что толку от этого меньше, чем вреда для башмаков. Действительно, однажды он пришел к одному из них, к господину Аскановичу[12], речи которого гремели по всей Эрец Исраэль. Увидел он, что тот стоит перед картой Эрец Исраэль с делегатом от Сионистского объединения диаспоры и показывает ему, какие земли стоит выкупить и что можно сделать там. Постеснялся Ицхак беспокоить своими ничтожными делами человека, занятого проблемами, выше которых нет ничего. Стоял, смотрел и поражался. Это — не цветная открытка колонии, а карта всей Эрец Исраэль, а человек этот, стоящий перед картой, человек этот… делает вид, будто вся Эрец Исраэль в его владении и он может делить ее по своему усмотрению и предлагать каждому, кто пожелает. Оглянулся господин Асканович и заметил Ицхака. Вытащил тот письма и подал ему. Заглянул в них Асканович и протянул: «Ну… итак…» — как бы говоря: ты гордишься ими?! Клянусь тебе, что нечем тут гордиться. Не спросил он ни о чем Ицхака и не сказал ему ничего. С тех пор не ходил Ицхак ни к каким деятелям. Возможно, кто-нибудь из них помог бы ему хорошим советом, но тот, кто обжегся на одном, опасается обжечься на других.
Нечего было Ицхаку делать, и он направился в порт. Корабли отплывают — и корабли приплывают. Грузчики грузят и разгружают товары, которых мы не видели никогда в жизни. Весь порт гудит. Торговцы и агенты, чиновники и посредники волнуются и шумят, и торговцы напитками стучат кружкой о кружку, и запах кофе проникает в желудок Ицхака. Размечтался Ицхак, и перед его внутренним взором предстала следующая картина. Будто он находится здесь по делам коммерции. С чего это он занимается коммерцией? Нанял его один торговец, пересекающий морские просторы. Плывут они по морям к далеким островам. Поднялась сильная буря на море, и корабль потерпел крушение. Прыгнул Ицхак в море вместе со своим хозяином, взвалил его на спину и доставил на сушу. Привел его торговец в свой дом и сказал ему: «Ты спас меня от смерти, а я спасу тебя от голода». Тут же отдал он приказ своим приказчикам, чтобы те
