Романс для вора

Роман вздохнул и налил себе кофе.

Как раз в этот момент тостер лязгнул и выбросил два куска подгоревшего хлеба. Чертыхнувшись, Роман выбросил испорченные тосты в ведро и стал намазывать масло на обыкновенный честный белый хлеб. Потом он положил сверху обыкновенный честный кусок белой рыбы толщиной в два пальца и, вздохнув, откусил солидный кусок.

Закончив завтрак, Роман посмотрел на Шныря и сказал:

– Эх, умел бы ты мыть посуду...

Шнырь в это время намывался, замахиваясь лапой через ухо, и Роман добавил:

– А вот гостей не надо. Хотя... Сегодня, наверное, не избежать.

И стал одеваться.

Нацепив гавайскую рубашку с пальмами и красотками в черных очках, Роман влез в просторные брюки из модно примятой холстины, засунул босые ноги в настоящие мексиканские мокасины с подметкой из автомобильной покрышки и, посмотрев в большое зеркало, заявил:

– Хорош, мерзавец!

Небрежно причесавшись, он сунул в карман мобильник, взял с антикварной тумбочки ключи от машины и, погрозив Шнырю кулаком, вышел из квартиры. Сбежав по широкой гулкой лестнице, Роман вежливо поприветствовал пожилую консьержку и распахнул тяжелую дверь.

В лицо дохнуло городской летней жарой, и, достав из нагрудного кармана рубашки черные очки «Рэйбан», Роман нацепил их на нос. Потом он нажал на кнопку автомобильного пульта, и серый «Вольво-860», смирно стоявший у стеночки, тихонько свистнул.

– А мы сейчас и тебя накормим, – пообещал Роман, подходя к машине, – первым делом – на заправку.

Часть первая С ПЕСНЕЙ ПО ЗОНАМ

Глава 1 ЗВЕЗДА ДЛЯ КАТОРЖНИКА

Студия звукозаписи «Саундбластер» находилась на Фонтанке недалеко от Аничкова моста, в просторном подвале старинного дома со статуями на крыше Владелец студии Сергей Корягин, которого близкие друзья естественным образом называли Корягой, в свое время пытался стать музыкантом, но недостаток таланта, а главное – полное отсутствие музыкального слуха сделали его мечту невыполнимой. Тогда Коряга напрягся и, занявшись сначала незаконной спекуляцией, а потом вполне законным бизнесом, сколотил небольшое состояние, которое потратил частью на приобретение и ремонт помещения общей площадью четыреста метров, а частью на закупку необходимого оборудования. И теперь его студия звукозаписи легко била по всем показателям даже знаменитую советскую «Мелодию».

Для современной цифровой записи имелось нужное количество компьютеров и сопутствующих приборов, но гордостью Коряги были сорокавосьмиканальный аналоговый магнитофон «Штудер», привезенный из Швеции, и четырехметровый пульт «Мираж», поражавший воображение количеством ручек, движков и индикаторов Коряга неоднократно заявлял, что может принять в своей студии хоть «Роллинг Стоунз», хоть «Пинк Флойд», и похоже, это не было пустым бахвальством. Неделю назад по городу пронесся слух, что его видели в компании с самим Марком Нофлером, и теперь Корягу изводили вопросами – а скоро ли знаменитый гитарист начнет писаться в его прекрасной студии?

Однако до Нофлера дело пока не дошло, зато расположившиеся на итальянском диване Сергей Корягин, Лева Шапиро, а также молодая блондинка, сидевшая рядом с Шапиро, наблюдали через пятислойное голубоватое стекло, как суперзвезда российского масштаба Роман Меньшиков заканчивает запись нового альбома с условным названием «Крестный сын».

Роман стоял перед большим микрофоном, похожим на противотанковую гранату, и, придерживая наушники, уже в четырнадцатый раз пел последние строчки своего нового хита:

... И любовь и мечту о свободе я пронес через лагерный ад.

На этот раз получилось неплохо, и звукотехник, наблюдавший за Романом через другое окно, поднял большой палец.

Роман испустил протяжный вздох, сорвал наушники и бросил их на покрытый толстым ковром пол. Открыв тяжелую дверь, он вышел из тонателье и, рухнув в глубокое мягкое кресло, решительно заявил:

– Все. Аллес капут. Если кому что не нравится – пусть Шапиро перепевает.

Всем было известно, что певческий голос Левы Шапиро похож на вопли голодного ишака, и в комнате раздался дружный смех.

Громче всех смеялся сам Шапиро.

– Я могу, конечно, спеть, но тебе это дорого обойдется, – сказал он, открывая для Романа банку пива, – а кроме того, все твои поклонники тут же переметнутся ко мне, и ты останешься с носом. Только моя гуманность удерживает меня от такого решительного шага.

Роман приложился к банке с пивом и посмотрел поверх нее на Корягу.

Тот кивнул и сказал:

– Все в порядке. Запись окончена. Остальное сделает звукорежиссер. Но ты тоже должен быть на сведении[1] , сам знаешь.

Роман оторвался от пива и ответил:

– Конечно, знаю. Кстати, когда оно начнется?

– А завтра и начнется, – сказал Коряга. – Давай часов в одиннадцать?

– Ты что, с ума сошел? – возмутился Роман. – Никакой уважающий себя артист раньше двенадцати не просыпается.

– Слушай, артист, – вмешался Шапиро, – а давай ты завтра будешь уважать не себя, а меня? Я ведь плачу этому кровопийце наличными.

Он кивнул на Корягу.

Тот сделал оскорбленное лицо и сказал:

– Это я кровопийца? Сам ты жаба!

Коряга повернулся к Роману и стал жаловаться, отпихивая руку Шапиро, который пытался ухватить его за мышцу повыше колена:

– Представляешь – я взял с него за пятьсот часов всего лишь по пятьдесят долларов. Это – жалкие двадцать пять тысяч долларов. Вы загребете на этом альбоме в пятьдесят раз больше. А он еще меня кровопийцей обзывает! Жаба!

– Это ты жаба! – возопил Шапиро и наконец ущипнул Корягу, который ойкнул и подскочил. – Ты этих, как их... «Мокрых попок» за десять долларов писал. А с меня полтинник дерешь!

– Так ведь они кто – тупые мокрощелки! А тут – талант, а талант денег стоит.

– Кому денег стоит? – не понял Шапиро.

– Тебе, кому же еще! – засмеялся Коряга.

– Ну ты и жучара, – Шапиро покрутил головой. – Ты случайно не хохол?

– Нет. Натуральный русский. А что?

– А то, что там, где хохол прошел...

– Там тебе, Шапиро, делать нечего, – закончил Коряга. – Но я не хохол, так что не беспокойся. Будешь жить.

– Говорил мне мой покойный папа Самуил Аронович Шапиро, – горестно покачал головой Шапиро, – ты, говорил он, будь с этими гоями поосторожней. Потому что среди них попадаются такие жиды, которым никакой погром не страшен.

– Эй вы, сыны русско-еврейской ассимиляции! – вмешался Роман, смеясь. – Хватит выяснять, кто из вас больший жид. Я жрать хочу!

– Так поехали! – Шапиро развел руками. – Я не понимаю, что мы здесь сидим? Стол в «Астории» заказан, грядка уже наверняка накрыта, так что – по коням! Там и поговорим о дальнейших делах.

– Скорбных, – вставил Коряга.

– Сам ты скорбный, – сказал Шапиро. – Едешь с нами?