размышлять логически. Как мог оказаться в лесу человек с банковскими кредитками? Может быть, дело было так… Он ехал на своей машине… Гнал ее из Владивостока, где купил задарма, покупателю в Москве. «Лэнд Крузеры» с правым рулем в Москве куда дешевле, чем с левым, а суть одна респектабельность. Автогонщики-перекупщики очень часто и деньги при себе имеют, и цепи золотые. Тем паче – если из Москвы. Допустим, Лайер – «гонщик под заказ», с хорошей репутацией. Клиентов никогда не подводит, а потому и деньги имеет. Реноме в автобизнесе значит много.
Остановился бедолага где-нибудь под Шарапом перекусить, его «приняла» местная братва, они не поняли друг друга, получился скандал, закончившийся ударом по голове. Джипа нет, удостоверения водительского нет, документов на машину – тоже. Мужика увезли в лес, выбросили. Джип угнан в Новосибирск. «Терпила» очнулся, не понял, что случилось и где – и пошел куда глаза глядят. Не дошел до Ордынска ровно километр и потерял фазу. Очнулся в больнице. Ничего не помнит.
И почему бы ему не быть Антоном Павловичем Лайером, спрашивается? Его нет в ИЦ? Ничего удивительного! Бабушкина тоже нет в ИЦ, но ведь это не означает, что он вводил потерпевшего в заблуждение, представляясь таким образом. Отсутствие в ИЦ фигуранта означает не то, что он врет, а то, что он не судим.
Словом, поднимется на ноги, нужно будет с извинениями отдать ему кредитки и деньги. Бабушкин всегда извинялся, когда оказывался не прав. Быть может, потому и не поднялся выше Ордынска. Если бы врал и был наглым, как другие, быть может, уже давно сидел бы в ГУВД области, и Галка бы не так пилила.
– Что-то ты больно подозрительным стал, Дима, – с иронией обратился Бабушкин к себе, лежащему на диване. – Скоро за женой следить начнешь. Или соседа в подвале караулить. Человеку бы сочувствие высказать, поддержать – денег-то немалых, поди, лишился, а ты, сволочь, гнешь свое…
– С кем это ты там беседуешь, Бабушкин? – спросила его, входя в комнату после уборки, жена. Мужа она всегда называла по фамилии, и в устах ее это звучало совсем не официально, а наоборот, как-то особенно по-домашнему. В свои сорок пять она была очень хороша собой, и сейчас, глядя на нее снизу вверх, пятидесятилетний Бабушкин понял, что еще два года службы, и он окончательно озвереет. Если он уже сейчас долдонит себе, что жена у него глупая курица, что же будет дальше? А все это пресловутое «последнее» дело, чтоб его… – Издержки служебной деятельности? – присев к нему на диван, она провела рукой по его волосам, давно тоскующим по парикмахеру, и поцеловала в голову. – Давай уедем отсюда, а, Дима? Деньги есть, квартира в Томске есть, что еще надо? Будешь у меня карасей удить, на велосипеде кататься, собаку заведем, Лабрадора. Хватит за жульем гоняться. Напиши завтра рапорт, а?..
Галина вышла за Бабушкина сразу после окончания института. Можно сказать, по нелепости. Ее возлюбленный, за которого она собиралась выйти замуж, взял в жены первую красавицу с младшего курса юрфака и уехал, даже не попрощавшись. Она погоревала, а тот вдруг вернулся и кочетом налетел с признаниями в любви. Оказывается, не сложилось, сучка стала пропадать из дома в межсезонье, а после и вовсе попалась на нехорошем. И то, что в Галине до этого момента страдало и плакало, вдруг воспламенилось и взорвалось от гнева. Чтобы досадить предателю, вышла за самого неказистого паренька на курсе – Диму Бабушкина. Был он тихий, себе на уме, на вечеринках не появлялся и все время что-то читал. Галка все подсматривала – что. И с удивлением замечала в руках будущего юриста то Булгакова, то Брэдбери, то, черт побери, античную драму. Сначала Галка относилась к нему иронически, но после того как оказалась под фатой, ей стало ясно, что она угодила в самую десятку. Дима Бабушкин оказался преумнейшим парнем, причем с бесовщинкой, потому что ему ничего не стоило, оказывается, и на руках ее пронести, и в бассейн с десятиметровой вышки прыгнуть. Жаль, ни разу не удалось увидеть, как он бьет кому-нибудь морду, но с годами это желание исчезло, и Галина только удивлялась, как она могла о такой глупости мечтать.
С Бабушкиным ей жилось легко и весело. Мужик оказался с чувством юмора, что, вообще-то, не характерно для тихонь, никогда не устраивал сцен ревности, догадываясь, видимо, почему она за него пошла. Но годы шли, и Галина убедилась окончательно – она любит этого сумасшедшего, с азартом разгадывающего чужие тайны мужчину. Понимала его, а потому никогда не лезла в душу. Однако теперь, когда пора уже было остепениться и отдохнуть от ребусов на крови, Галина стала со свойственной всем умным женщинам осторожностью убеждать мужа уйти на покой. Разведбеседа за год до пенсии принесла удручающие результаты – Бабушкин не собирался никуда уходить, кроме как по утрам на службу. Через шесть месяцев, после того как он отслужил последний день из двадцати лет, его пригласили на торжественное мероприятие, где, по сведениям от источника, заслуживающего Галиного доверия, ее мужу наконец-то должны были подарить золотые часы и вручить пенсионное удостоверение МВД со всеми вытекающими из этого последствиями.
– Я вечером буду немного пьян, – завязывая под воротником белоснежной рубашки галстук, сообщил Бабушкин сияющей от радости супруге. Голос его при этом был грустен и тих. Так отправляются в последний путь смертники в полосатом клифте на острове Огненном.
Галина накрыла на стол, пригласила лучших друзей, коих было немного, и когда раздался звонок в дверь и первая пробка из бутылки шампанского ударила в потолок, она метнулась в прихожую и распахнула дверь со счастливой улыбкой.
В проеме стоял, опершись на косяк, Бабушкин. Галстук был растянут и сбит на бок, рубашка расстегнута, и правая пола ее выглядывала из-под пиджака. Над следователем клубились пары сивушных масел, и красноречивый взгляд его убеждал жену, что завтра с постели он не встанет ни при каких обстоятельствах. Кроме того, в глазах его читалась информация о том, что никаких радостных известий он в дом не принес.
– Меня попросили остаться старшим следователем, – сообщил он. – Я согласился.
– А бухой-то тогда почему? – невпопад спросила Галина.
– Потому и бухой, – ответил Бабушкин и, войдя, объявил застолье начавшимся.
Но Галина была настоящей женщиной. А настоящие женщины, как известно, просто так от своих намерений не отказываются. Обработка зарвавшегося следователя продолжалась методически и наконец дошла до той стадии, когда даже Бабушкину должно было стать очевидным – лучше действительно уйти с работы, чем слушать эту нудную болтовню про карасей. Он сказал жене месяц назад: «Расследую что-нибудь существенное и ухожу. Слово даю».
Галина знала – слову его верить можно, и с этого момента жизнь Бабушкина превратилась в кошмар. Каждый день жена стала встречать его фразой: «Что-нибудь существенное было?» Чтобы хоть чем-то разнообразить встречу дома, Бабушкин с порога сообщал: «Ничего существенного».
И сейчас, чувствуя, как рука Галины гладит его по волосам, он вдруг решил разобраться в причинах, заставляющих его издеваться над близким ему человеком, и понял – причин нет. Есть только он и она. Две трети жизни прожито, а что случилось, на самом деле, существенного? Съездили они хоть раз за эти годы за границу? – Нет. – Может быть, обзавелись машиной? – Нет. – Когда он был с нею последний раз в театре? – В 1995-м, на «Юноне и Авось», с Караченцовым. В отпуск ездили к теще его, в Одинцово. Ни денег, ни положения…
– Галя, – подумав, сказал Бабушкин, – я решил.
– Что? – дрогнувшим голосом спросила она.
– Уйти. Сегодня решил. Совсем уйти. Завтра пишу рапорт. Съездим в Грецию?
– В Афины? – прошептала Галина и взметнула руки к лицу, поняв, что по нему бегут вырвавшиеся из многолетнего плена слезы. – Дима… Значит, больше не будет этих… Сборов, командировок и совещаний? Ничего не будет?
– Ничего, – и он решительно замотал головой.
И Галина ожила. Она почувствовала себя моложе лет на двадцать. Пять минут хватило на объяснение плана будущих действий. Все проблемы превратились в ничто. Осталось главное – он и она.
