Произнесенное вслух

плохо. Похуже, чем тебе.

Махарика молчал. С Маданасены сорвали сари. Она попыталась прикрыться — но, двое солдат повалили её на спину, силой развели руки и ноги и так прижали к земле, что она не могла шелохнуться. Её огромный живот чуть вздрагивал — до рождения ребенка оставались считанные недели.

Капрал Кипбурн построил солдат и сам подошёл к Маданасене первым.

Она закричала — пронзительно, хрипло, отчаянно. После третьего женщина уже не кричала — только громкие протяжные стоны вырывались из её горла. Солдаты всё подходили и подходили — их было не меньше двадцати.

Махарика видел и слышал всё, но ни слово, ни даже вздох не сорвались с его разбитых губ. Когда отошёл последний солдат, Маданасена была ещё жива и даже пыталась подняться, но уже не могла.

Лейтенант Барпи наклонился над Махарикой и заглянул ему в лицо.

— Бесполезно, сэр. Это совершенно дикая, бесчувственная тварь. С тем же успехом мы могли устроить на его глазах изнасилование свиньи.

— Бесполезно?! — капитана задело: он встал и подошёл к Маданасене. — Смотри, башмачник! — он выхватил саблю: клинок блеснул в ноздухе и глубоко вошёл в огромный и уже неподвижный живот несчастной. Хлынула кровь. Симоне подошёл к пленнику и присел над ним.

— В своём ли ты уме, Махарика?! Ведь это — Маданасена, твоя жена! Как ты можешь притворяться спокойным?! Махарика выплюнул кровь и заговорил:

— У меня нет и никогда не было жены.

— Не было?! — со злой насмешкой проговорил Симоне. — Чья тогда кровь на моём клинке? Что это за женщина лежит вот там, с разрубленным животом?

— Это — твоя жена, капитан Симоне.

— Моя? — капитан захохотал, однако крики удивления и ужаса заставили его оборвать смех и обернуться.

На месте Маданасены в той же позе лежала другая женщина. Она была светлокожей и белокурой. Из разрубленного живота хлестала кровь, лезли внутренности, но она была ещё жива. Корчась от невыносимой боли, женщина полными слез глазами смотрела на Симонса и пыталась что-то сказать.

— Вздор… — бледнея, прохрипел капитан. — ЭЛис… Этого не может быть, Элис в Англии, за тысячи миль отсюда…

В этот момент умирающей наконец удалось справиться с речью, и во внезапной тишине прозвучал её шепот:

— Дэ-ви…

— Эли!!! — завопил Симоне и бросился к неЙ. Судорога дикой боли исказила его лицо, он попытался приподнять ЭЛис, сказать ей что-то — но жизнь уже покинула её.

— Это ложь! — отчаянно заорал Симоне, дрожа всем телом. — Элис жива, ты наслал на нас оморочь, проклятый колдун! — он вскочил и, выхватывая клинок, метнупся к пленнику. Но Махарика сказал:

— Капитан Симоне мертв.

И капитан, взмахнув саблей, рухнул на песок. Больше он не пошевелился.

— Что с вами, сэр?! Да застрелите же его! — лейтенант в замешательстве схватился за пистолет, но вытащить его не успел.

Махарика сказал:

— Лейтенант Барли мертв, — и лейтенант свалился замертво.

— Я цел и невредим, — продолжал Махарика. Следы избиения тотчас сошли с его лица, тела и даже одежды.

— Я силён, как сто слонов. Меня не берут пули, — продолжал он, вставая. Солдаты, ощетинившись трясущимися ружьями, пятились к воротам. Махарика пошёл на них, и в его походке чувствовалась такая мощь, что солдаты, бросая ружья, бросились врассыпную. Опасаясь мести страшного колдуна, они разбежались по углам и затаились, точно мыши. Капрал Килбурн спрятался за угол какой-то хижины и дрожал, как осиновый лист. Увидев, что Махарика идёт прямо на него, бравый капрал наделал в штаны. Однако колдун прошёл мимо, даже не взглянув в его сторону. Махарика и не думал кого-либо преследовать — он уходил.

3.

Уже много-много лет я неподвижно сижу у той самой пещеры, где когда-то убил учителя. Многие приходили ко мне, но ни солнце, ни луна, ни зверь, ни человек не добились от меня малейшего движения глаз. Этот мир не стоит ни взгляда, ни вздоха сожаления, ни, тем более, слова.

Говорят, я давно превратился в камень, но у меня нет желания шевельнуться даже для того, чтобы проверить, так ли это.

'Уральский следопыт', № 2, 2004 г.