ее лицо, и оно казалось Гостомыслу еще более красивым, почти неземным. Он спросил:
– Завтра увидимся?
Она лукаво улыбнулась, какая-то тень мелькнула по ее лицу. Чуть помедлив, ответила:
– Обязательно.
– Когда?
– Вечером. На лугу.
– А раньше?
– До вечера не могу. Я же в гостях. А в гостях как в неволе.
Она легонько дотронулась пальчиками до его руки, на прощание подарила тот ускользающий взгляд, который так восхищал его, – ни у одной девушки такого не было! – и исчезла за дверью.
Кажется, никогда не был так счастлив Гостомысл, как в этот вечер. Он еще долго бродил по Новгороду, и все – и люди, и дома, и небо – казались такими красивыми и такими родными, и он готов был обнять весь мир.
Уснул, как только коснулся щекой подушки. Проснулся поздним утром. В груди играла сладко музыка. Он вспомнил: сегодня вечером увидит Млаву!
Но она не пришла. Напрасно Гостомысл ходил по лугу, напрасно выглядывал ее в хороводах и кружках молодежи, ее нигде не было. Можно было спросить у Хвалибудия и Сюкоры, но они затерялись где-то среди гуляющих и поодиночке мелькали то в одном, то в другом месте. Да и ему не очень-то хотелось видеться с ними, тянуло побыть в одиночестве.
Наконец молодежь стала расходиться, а Млава так и не появилась. Гостомысл направился домой, но ноги его сами привели к ее терему. Молчаливое сооружение смотрело на него пустыми окнами, было тихо и спокойно, будто таило какую-то тайну.
Наутро встал с ощущением, что потерял что-то важное, дорогое. Ныло в груди, ничего не хотелось делать. Наскоро перекусив, снова отправился к ее терему. Сначала пару раз прошелся возле него по улице, потом присел на крылечке дома наискосок, надеясь, что она выйдет. Но ее не было. Вечером на луга тоже не пришла.
Гостомысл не знал, что думать. Может, уехала? Но она должна была сказать ему, когда они прощались после поездки к няне. Зачем скрывать? Может, заболела и лежит в постели? Но как узнать? Зайти и спросить? Но у Гостомысла не хватало для этого смелости.
А возможно, родня куда-то увезла? Как она сказала на прощание: «В гостях как в неволе». Вздумалось ее тете навестить каких-нибудь родных, приказала запрячь возок, забрала с собой племянницу, и отправились они по селам и весям... Да мало ли чего могло случиться! Надо просто спокойно ждать, и она придет к нему. Не может так просто расстаться с ним, ведь у них был такой необыкновенный день!
Дней через пять утром, умываясь, Гостомысл услышал какой-то шум в соседней горнице. Открыл дверь и увидел Хвалибудия и Сюкору. Они, разгоряченные, стояли посредине помещения, вцепившись друг в друга.
– Ты знал, что она моя девушка! – брызгая слюной, кричал Сюкора в лицо Хвалибудия. – Почему ты пошел с ней?
– Потому что пригласила! Что мне оставалось делать?
– Отказаться! Так друзья не поступают!
– Ты мне не друг! Знаю я тебя пару месяцев, и ввек бы тебя не знать!
– Все равно не по-мужски!
– А это как получится!
– Ах так?
– Да, так!
Сюкора коротко, от груди ткнул Хвалибудия кулаком в лицо. Тот нырнул головой вниз, вывернулся из его рук, а затем нанес несколько неуловимо быстрых ударов ему в живот и грудь, заставив отступить. Но тот снова кинулся с кулаками, и они начали колотить друг друга. Грузный Сюкора старался загнать Хвалибудия в угол и там расправиться, но юркий и изворотливый Хвалибудий волчком вертелся вокруг него и клевал частыми ударами.
Гостомысл шагнул к ним, длинными сильными руками растащил в разные стороны, проговорил укоризненно:
– Вы что, сдурели? Тоже мне петухи нашлись!
– А чего он? – выкрикивал Сюкора, размазывая кровь по лицу. – Я ему еще не так наложу!
– Если успеешь! – отвечал Хвалибудий, держась за разбитый нос. – Я тебе первый накостыляю!
– Накостылял один такой!
– Что, мало досталось?
– А тебе?
– Да хватит вам, – вмешался Гостомысл. – Из-за чего схватились?
– Да Млаву он приревновал, – ответил Хвалибудий, присаживаясь на скамейку. – Подумаешь, один раз прогулялся с ней за Волхов! Больно она мне нужна, твоя Млава!
– Как, и ты ее няню навещал? – удивился Гостомысл.
Оба княжича уставились на него.
– Постой, постой, – после некоторого молчания спросил Сюкора. – Выходит, ты тоже плавал с ней за Волхов?
– Плавал. Один раз, – честно признался Гостомысл.
– И тебе она лилии с кувшинками показывала?
– Было такое.
– И няня грибным супом угощала?
Гостомысл удрученно кивнул головой: он уже стал понимать, в чем дело.
– Вот это да! – ударил себя кулаком по колену Хвалибудий и нервно рассмеялся. – Вот это девка! Ну и Млава! Ну и молодец!
– Так что ж выходит, – медленно стал говорить Сюкора, – она нас всех троих развела?
– Выходит так, – мрачно согласился Хвалибудий. – Это как же мы такими олухами оказались?
– Знать бы! – пожал плечами Гостомысл.
Наступило тягостное молчание. Хвалибудий прислонился к стене и поднял лицо вверх, стараясь унять кровь из носа. Сюкора стоял возле стола, осторожно трогал левый глаз, который медленно заплывал большим синяком. Гостомысл подпирал косяк двери.
Наконец Сюкора проговорил:
– Просто она старше нас на целых два года. Знающая...
Снова долгое молчание. Потом Хвалибудий повозился на скамейке, добавил:
– Нравится, видно, ей разводить парней. Родилась такой.
– Ты думаешь, мы не первые у нее? – спросил Сюкора.
– Конечно...
– Но зачем?
– Выбирает себе человека для жизни.
– Выходит, мы для нее не подошли?
– Выходит так...
– Это три княжича?
Помолчали, удрученные. Наконец Сюкора произнес:
– Вот, наверно, сейчас над нами потешается!
– А надо явиться к ней всем троим и оттрепать за косу! – решительно сказал Хвалибудий.
– Ищи ветра в поле! Она уже давно в Ладоге! – сказал Сюкора.
– Откуда знаешь? – спросил Гостомысл.
– Сам провожал. Пять дней назад.
«А я-то, дурак, бродил возле ее терема!» – подумал Гостомысл и коротко вздохнул.
– Ну, что будем делать, княжичи? – спросил Сюкора.
– Что-что, – раздраженно ответил Хвалибудий. – Расходиться по своим горницам, пока еще раз морды друг другу не набили.
