было несчастье папы.
Мамины вещи я переносил очень долго. Она всегда что-то забывала, о чем-то вспоминала, что-то перебирала и выкидывала. Папе было все равно, что уносилось из дому. Он практически всегда был в своей комнате наедине со своими мыслями, сигаретами и книгами. Месяца через два мама окончательно обустроилась в своем новом жилище и, кажется, ничего не забыла в старом.
Дом опустел. Папа по-прежнему жил в непонятном забытье и вяло реагировал на реальность. Он даже не заметил журнала «Playboy» в моих руках, когда я перекладывал его с полки на полку прямо у него на глазах. Случись такое месяц назад, дома был бы грандиозный скандал.
К этому времени я уже выучил несколько фраз по-русски. Первая фраза: «Хочу стать пианистом». Вторая: «Сколько стоят яйца?» Особенно мне нравилось слово «яйца». Очень красивое слово, не зная его значения, я бы, пожалуй, смог бы так назвать собаку. Лаконично и звучно. Учить русский язык в полном объеме не было возможности, он очень сложный, самому его осилить очень трудно, тем более, если учесть, что ни одного русскоязычного человека в нашем городке я не знал.
Продолжалась и моя учеба в университете. Правда, в учебное заведение я ходил не за тем, чтобы получить знания по экономике. Я ходил, чтобы посидеть за партой. Ведь напротив меня сидел кое-кто посимпатичнее экономики. Ее звали Алма. Она всегда по-особенному смотрела на меня, улыбалась и хихикала. Ну, так, заигрывала. Я улыбался в ответ.
Однажды она подошла ко мне на перемене и сказала: «Может, ты завтра будешь болеть?»
— В смысле? — Признаюсь, я немного растерялся.
— В смысле ты завтра заболеешь. А я приду тебя лечить. — Не знал, что у нее второе медицинское образование, — подумал я со смехом про себя.
— Да, наверное, я буду болеть, — серьезно ответил я Алме. — Я уже сейчас чувствую жар и головную боль, да, я буду болеть и мне понадобится медицинская помощь.
— Я сделаю тебе компресс, — пообещала Алма, и слово «компресс» мне показалось самым эротичным словом на земле.
Болеть так болеть. Это судьба. Я очень старательно болел. Притворялся, что у меня температура и кашель, зачем-то еще прихрамывал. Даже подумал, что мог иметь неплохой успех в театральном институте, у меня были бы поклонницы, премьеры, спектакли, цветы и гастроли… Мысли о далекой актерской жизни прервал стук в дверь. «Скорая приехала», — пронеслось в моей голове и я поплелся отворять. На пороге стояла Алма. Для полной картины не хватало белого халата.
— Ну так что, ты болеешь? — спросила она тихо.
— Очень, очень болею, доктор, — зачем-то сказал я, она улыбнулась.
— Пойдемте, я посмотрю вас, — Алма решила принять правила игры.
Мы прошли ко мне в комнату.
— Ложитесь, я буду вас лечить.
Не помню, как все произошло, но мы начали целоваться. Не знаю как, но Алма очень быстро оказалась без блузки. И тут я сказал то, что никогда нельзя говорить настоящему мужчине. По крайней мере я так понял по ее поведению.
— Для чего ты сняла одежду?
Алмы не было в доме меньше чем за минуту. Солдаты в стройбате медленнее собираются. Вместе с Алмой капитулировалось и мое настроение. Хотелось болеть. По-настоящему. Неделю я пробыл дома. Было стыдно появиться в университете. Такой позор. Наверное, именно о таких ситуациях русские говорят слово «яйца»! Это было очень, очень большое яйцо для меня, просто яйчище, которое разбилось, не успев свариться. Наверное, Алма в университете слушала лишь часть лекций и была вольным студентом, потому как ровно через неделю ее на занятиях уже не было. А быть может, она тоже где-то глубоко в душе разбила свое яйцо. Сдались они нам обоим!
Жизнь текла своим чередом. С утра в институт, после обеда домой, вечерами я продолжал ходить на встречи с друзьями Давида. Но вся наша компания чувствовала и переживала из-за его отсутствия. Был некий вакуум, пустота, эшафот для мыслей и мелких переживаний… Эту пустоту заполняли кто чем. Кто разговорами, кто прогулками, кто ссорами или любовными романами… Мысль о брате глубоко сидела у меня в голове, и выбросить ее я не мог, да и не хотел, наверное. Все было как обычно, те же улицы, та же набережная, то же море и солнце.
Но все это уже было без Давида. Я понял, как много для меня значит брат. Раньше я как будто находился под его крылом, все было нипочем. Сейчас все трудности и преграды я преодолевал в одиночку. Но не в этом была причина моей тоски. Горевать об ушедшем, невозвратимом — глупо, надо просто принять это и жить дальше. Что-то было такое в отъезде Давида, что я чувствовал, что это не конец, далеко не конец. Это только начало. Начало чего-то светлого, нового и непознанного. И пусть сейчас на небе тучи и собирается дождь, я точно знал, что вскоре что-то обязательно случится, и будет греть привычное жаркое и горячее солнце.
Лето проходило незаметно. Оно было другое, с другим воздухом, другими разговорами, другими воспоминаниями. Не было ярких впечатлений или событий. Ну разве что роды собачки Магдалены. Их вместе с соседкой принимала вся улица. Точнее сказать, слушала, как их принимает толстушка, потому как Магда все всегда очень громко комментировала. Роды были долгими и тяжелыми, и соседка то и дело проклинала того кобеля, который подарил ее сучке потомство. Вскоре у Магдалены было уже семь собак. Топить бедняжек у нее не поднялась рука, и если никто через месяц не захочет взять к себе щененка, Магдалена решила оставить всех у себя.
Каждый день я встречался с друзьями Давида, а на выходных пытался попасть на бичпати — пляжную вечеринку, — не заплатив за вход. Каким-то образом у меня это получалось. В заборе, ограждающем территорию пляжа, на которой устраивались шумные гуляния, то и дело появлялись новые дырки. Мне нравились такие шумные вечеринки с игрой в волейбол, дискотекой и бесконечной выпивкой на баре. Всегда было весело и ярко. Казалось, этот праздник не заканчивался никогда.
К сожалению, каждый раз это впечатление было обманчивым, и реальность возвращалась ко мне на следующее утро жуткой головной болью и легким похмельем. Но бичпати мне все равно нравились.
На одной из таких вечеринок я познакомился с Анитой. Она очень красиво танцевала под самую популярную в то время песню «Ламбада». И отче-го-то однажды она решила именно со мной станцевать под эти зажигательные ритмы. Она резко взяла мою руку, положила ее на свою сексуальную попку и сказала: «Теперь расслабься и отдайся мне!»
Как жаль, что эта песня длилась всего пять минут! Мне хотелось, чтобы этот эротичный танец длился весь вечер…
Но Анита не дала мне надолго расстроиться. Она взяла меня за руку и предложила посидеть на «камне». Это было очень романтичное и укрытое от шума место, где можно было наблюдать за тем, что происходит на вечеринке. Если смотреть вперед — взору открываются волны, которые бьются об огромный камень, на котором мы сидели. А если обернуться — увидишь танцующую молодежь на дискотеке у самого подножия горы.
Как только мы сели, Анита достала из своей маленькой сумочки пачку сигарет и какой-то небольшой кулечек… Она начала вынимать табак из сигареты.
— А ты что, только табак куришь? — пошутил я и добавил: — Ну, конечно, правильно делаешь, а то табак вреден для здоровья…
Анита почему-то не отреагировала на мою шутку. Она была занята тем, что заправляла в пустую сигарету уже другой, почему-то зеленый «табак», который был у нее в кулечке.
— А что это? — спросил наивно я.
Вот на этой фразе она весело рассмеялась и игриво спросила: «Травку будешь курить? Она голландская и очень хорошая…»
— Ой, нет, сегодня что-то не хочется, — сам не знаю почему, ответил я и сделал вид, что конечно же все знаю про травку. А то не знать про это как-то не очень «круто».
После того как она покурила (или затянулась), она целовала меня очень долго (свершилось то, чего я ждал весь вечер…) и сама положила мою руку под ее очень короткую юбку… Я заметил, что в этот вечер она