Ждать ли добрых вестей?

Собственно, по теме ей, видимо, нравилось больше, чем по сути. Чтение по теме мисс Макдональд представляла себе так: садишься в самолет и смотришь, далеко ли он тебя завезет. Жизнь слишком коротка, возмущалась Реджи, — пожалуй, не стоило говорить это умирающей. Обязательным чтением Реджи выбрала «Большие надежды» и «Миссис Дэллоуэй», считала, что ей с головой хватило чтения по теме Диккенса и Вирджинии Вулф (то есть целиком их oeuvre,[18] как упорно называла это мисс Макдональд), включая письма, дневники и биографии, — не хватало еще сбиться с пути и забрести в переулок, где окопались рассказы Хемингуэя. Сопротивление, однако, было бесполезно.

Мисс Макдональд одолжила ей чуть ли не все романы Диккенса, а остаток Реджи скупила в благотворительных лавках. Диккенса Реджи полюбила: в его книгах кишмя кишели отважные брошенные сиротки, которые пытались пробиться в жизни. Этот сюжет Реджи знала лучше многих. Еще она читала «Двенадцатую ночь» — Реджи и Виола, осиротевшие в шторм.[19]

Раньше мисс Макдональд преподавала классическую литературу — собственно, у Реджи в классе и преподавала, в уродской шикарной школе, — а теперь пыталась подготовить Реджи к экзаменам второго уровня. По английской литературе мисс Макдональд готовила Реджи на том основании, что якобы прочла все книги, какие только были написаны в этом мире. Не поспоришь: доказательством тому — ее преступно неряшливый дом. Завален книгами по самую крышу — мисс Макдональд могла бы устроить районную библиотеку (или роскошный пожар). Помимо прочего, у нее было полное собрание «Классики Лёба»[20] — сотни томов, красные на латыни, зеленые на греческом, — и книжный шкаф от них едва не лопался. Оды и эподы, эклоги и эпиграммы. Всё-всё-всё.

Куда денутся эти чудесные «Лёбы» после смерти мисс Макдональд? Хорошо бы застолбить, размышляла Реджи, но это, пожалуй, не очень-то вежливо.

Мисс Макдональд обучала Реджи не то чтобы бесплатно — в обмен Реджи была у нее на посылках: покупала лекарства по рецептам, чулки в «Британских магазинах для дома», крем для рук в «Бутс» и «эти свиные пирожочки в „Марксе и Спенсере“». Мисс Макдональд очень отчетливо себе представляла, где что положено покупать. Если ты уже одной ногой в могиле, считала Реджи, нечего привередничать насчет поставщика свиных пирогов. Если б мисс Макдональд чуток напряглась, она бы небось и сама все это смогла делать — она еще садилась за руль синего «саксо», который водила, как близорукая и чрезмерно возбудимая шимпанзе: давила на газ, когда надо на тормоз, на тормоз — когда надо на газ, в быстром ряду ехала медленно, в медленном — быстро, как будто в компьютерной игре очутилась, а не по-настоящему рулит.

В уродскую шикарную школу Реджи больше не ходила: она там была как мышь в кошкином доме. Дополнительные занятия, каникулы и питание — выше всяких похвал. Она получила фант на обучение в двенадцать лет, но в такие школы не заявляешься с бухты-барахты, как с другой планеты, будь ты вся из себя и башковитая. Школьная форма вечно какая-то не такая, вечно не то приносишь на физкультуру (и что ни приноси, физкультура тебе не дается), секретный школьный язык и иерархии для тебя — тайна за семью печатями. Не говоря уж о том, что твой старший брат порой околачивается у ворот и пялится на модно стриженных девочек из приличных семей. Реджи знала, что Билли кой-чего толкал мальчикам (приличные семьи, модные стрижки и все такое) — мальчикам, которым на роду написано попетлять по спиралям своего генетического кода и стать юристами в судах Эдинбурга и которые, однако, покупали рекреационные наркотики у недорослого братца Реджи Дич. Мальчики эти — сверстники Билли, но в остальном — небо и земля.

Плата такая, что на эти деньги можно покупать две отличные машины в год — грант Реджи покрывал обучение лишь на четверть, остальное платила армия. «Запоздалое раскаяние», — говорила мамуля. К несчастью, некому было оплатить дополнительные занятия, школьную форму, в которой вечно чего-то не хватало, учебники, школьные экскурсии, модные стрижки. Отец Реджи служил в Королевском шотландском полку, но Реджи отца никогда не видела. Мать была на седьмом месяце, когда отца убили на Войне в Заливе — «пальнули по своим». Обычно люди познают иронию, когда уже вылезли из утробы, сказала Реджи.

— Жертвы истории, — ответила мисс Макдональд.

— Ну а кто не жертвы, мисс Мак?

Мамуля и Реджи работали день и ночь. Мамуля трудилась в супермаркете и гладила белье в паре гостиниц, а Реджи по воскресеньям утром работала в лавке у мистера Хуссейна. Реджи начала, еще когда училась в школе, — газеты разносила, по выходным за прилавком стояла, такое вот. По чуть-чуть отдавала в жилищно-строительное общество, экономила каждый пенни на аренде и счетах, на предоплатном мобильнике и на карте «Топ-Шопа».

— Твоя склонность к экономии весьма похвальна, — говорила мисс Макдональд. — Женщина должна уметь обращаться с деньгами.

Мамуля родилась в Блэргаури, а сразу после школы пошла на птицефабрику, приглядывала за конвейером — пупырчатые трупики ползли по нему, а затем ныряли в кипяток. Это навсегда задало мамуле планку, и она твердила, чем бы ни занималась: «Спасибо, что не птицефабрика». Видимо, на птицефабрике и впрямь было скверно: у мамули потом случались довольно дрянные работы. Она любила мясо — сэндвичи с беконом, мясо с пюре, сосиски с картошкой фри, — но Реджи никогда не видела, чтоб мамуля ела курицу, даже когда Мужчина-Который-Был-До-Гэри приволакивал ведро из «Жареных кур Кентукки», а ведь Мужчина-Который-Был-До-Гэри мог заставить мамулю делать почти что угодно. Только впихнуть в нее курятину не мог.

Образование образованием — десять высших баллов в аттестате об общем среднем, — но Реджи вздохнула с облегчением, подделав и отослав письмо от мамули: так и так, переезжаем в Австралию, осенью не ждите Реджи в этой вашей уродской шикарной школе.

Мамуля так гордилась, что Реджи получила грант («У меня! Ребенок гений!»), но когда мамули не стало, не стало и смысла, по утрам паршиво — уходишь в школу, и никто тебе не говорит «пока», но еще паршивее возвращаться в пустой дом, где никто не говорит «привет». Подумать только: два коротеньких слова, а такие важные. Ave atque vale.[21]

Мисс Макдональд тоже больше не ходила в уродскую шикарную школу, потому что в мозгу у нее грибницей разрасталась опухоль.

Реджи не эгоистка, ничего такого, но она все-таки надеялась, что Мисс Макдональд успеет подготовить ее ко второму уровню, прежде чем опухоль доест мозг. Все это ничто и снова ничто,[22] говорила мисс Макдональд. По правде сказать, она сильно злилась. Умирающие бывают чуток раздосадованы — это понятно, но мисс Макдональд всегда была такая, болезнь ее не смягчила, и хоть мисс Макдональд и пришла к религии, христианского милосердия в ней что-то не завелось. Она бывала добра в частностях, а в целом — никогда. Вот мамуля вообще была добрая — это все и искупало: даже когда чудила — с Мужчиной-Который-Был-До-Гэри, да и с самим Гэри, — она всегда помнила, что нужно быть доброй. Впрочем, мисс Макдональд тоже кое-что искупало — она заботилась о Реджи и любила свою собачку, а у Реджи это числилось среди крупных добродетелей.

Повезло мисс Макдональд, думала Реджи, — она успела привыкнуть к тому, что умирает. Куда это годится — идешь такая, от счастья аж сияешь, а тут раз — и нет тебя. Вышла из комнаты, села в такси.

Нырнула в холодный голубой бассейн — и не вынырнула. Nada у pues nada.[23]

— А вы много народу на эту работу собеседовали? — спросила Реджи, и доктор Траппер сказала:

— Да целую толпу.

А Реджи сказала:

— Плоховато вы врете. — И доктор Траппер покраснела, засмеялась и сказала:

— Это точно. Врать я не умею. Я даже в «верю не верю» играть не могу. Но про тебя у меня хорошее чувство, — прибавила она, и Реджи сказала:

— Ну что ж, чувствам надо доверять, доктор Т.

Вообще-то, Реджи думала иначе, мамуля-то поехала с Гэри в отпуск, потому что доверилась