новой армии, армии, которой еще не было, армии, которая полностью находилась бы под контролем пакистанских спецслужб и была бы армией, а не буйной бандитской вольницей, которая всем порядком поднадоела. Это была первая в мире армия без народа и без государства, армия нового времени, армия эпохи непрекращающихся войн, когда легко выиграть войну, но почти невозможно выиграть мир. Эта армия сколачивалась из студентов медресе, содержащихся на деньги саудовского короля, где единственным преподаваемым учением был ваххабизм. Для удобства их так и называли «студенты»; как и все студенты, они отличались черными, а не белыми чалмами. Студент в переводе с пушту – талиб, множественное число, общность студентов – Талибан.
Но было и еще кое-что. Талибы все же были пока локальной армией, нацеленной на локальную задачу – Афганистан (который они так целиком и не взяли). Но пакистанская межведомственная разведка за время противостояния с Советским Союзом впервые вышла за пределы страны и региона, в ней появились специалисты, способные работать по всему Востоку и Африке, появились специалисты по международному шпионажу. Приехавшие на джихад добровольцы со многих стран мира должны были вернуться по своим странам – опаленные войной, искалеченные, кто-то телом и все – душой, забывшие свой язык и разговаривающие на пушту, изучившие в медресе ваххабизм и привыкшие к самому разнузданному насилию, оправдываемому лозунгами Корана. Это были готовые кадры для глобальной войны, войны нового поколения. Коммунизм сходил со сцены, но голодные и угнетенные оставались – а это отличное топливо для террора и войны, люди, которым нечего терять, кроме цепей своих.
Автомобиль, в котором ехали полковник и Алим Шариф, остановился около одной из роскошных вилл утопающего в зелени Исламабада, города-спутника Равалпинди и столицы страны. Дом охраняли десантники из сто одиннадцатой бригады.
Здесь, в этом доме, жил очень влиятельный человек в Пакистане, оставшийся таким, даже несмотря на его отставку, – бывший директор ИСИ генерал Хамид Гуль, сын которого храбро воевал с шурави. Его отправили в отставку в восемьдесят девятом, после провала операции по захвату Джелалабада – но это было только предлогом, истинной же причиной была борьба в высших эшелонах власти Пакистана, которая не утихала с тех пор, как в авиакатастрофе (подстроенной) погиб президент страны генерал Мухаммед Зия уль-Хак, а вместе с ним погибли многие генералы, в том числе генерал-полковник Ахтар Абдул Рахман Хан, начальник пакистанской межведомственной разведки ИСИ, собиравший по приказу доверявшего ему президента компромат на всех остальных генералов. Когда этого компромата не стало – многие жаждущие власти генералы стали неуправляемыми, разгорелась грызня за власть. Поговаривали даже, что генерал Гуль ушел сам, опасаясь за свою жизнь.
Как бы то ни было – генерала Гуля в этот день в стране не было, генерал Гуль был где-то на Востоке. Но зато в гостевом домике он дал приют человеку, отряд которого был почти полностью разгромлен шурави во время операции «Магистраль», отряда Тор Лаглак, Черные Аисты. Этот спецназ моджахедов показал себя в том бою не с лучшей стороны, однако командир этого отряда был чрезвычайно важен сам по себе. Дело было в том, что он был не афганцем и не пакистанцем – он был родом из Саудовской Аравии. Более того, он был сыном одного из богатейших людей этой страны, был вхож в высшие круги саудовской аристократии, которая просто купалась в золоте. Именно поэтому дальновидный генерал Гуль дал пристанище этому человеку в своем доме, и именно с его рекомендательными письмами он улетел на Восток, лично договариваться о том, что они будут делать после того, как закончится джихад против Советов. За время джихада Пакистан превратился в большое змеиное гнездо – и змеи из него не желали быть проклятыми и забытыми. Генерал Гуль прекрасно понимал, чего хотят ближневосточные шейхи, имеющие огромные деньги, они не имели второй составной части могущества – власти! Они даже не могли как следует защитить себя – от выкормышей коммунистов типа Саддама Хусейна и Ясира Арафата их защищали американцы со своими авианосцами и экспедиционными силами. Генерал Гуль и другие пакистанские генералы, привыкшие решать все проблемы применением силы, отлично понимали, какое унижение испытывают ближневосточные шейхи, которые, чтобы защитить себя и свои деньги, вынуждены принимать помощь от неверных. Они готовы были предложить им кое-что другое – то, от чего в будущем содрогнется весь мир.
Проверив документы, десантники пропустили их в дом, машину пришлось оставить у входа. Полковник уверенно прошел к гостевому домику, видно, что он здесь бывал уже не раз, открыл дверь. Здесь была всего одна, но очень богато обставленная комната, и в ней на ковре сидел, поджав под себя ноги, высокий худой человек с длинной бородой, благообразным лицом и большими, черными, блестящими, как маслины, глазами. На нем была длинная, белоснежная как снег на вершинах гор арабская галабия, поверх нее черная пуштунская теплая безрукавка. Этот человек читал богато изданный сборник хадисов[101], увидев вошедших, он встал.
– БисмиЛляхи валяджна, ва бисмиЛляхи хараджна ва аля Рабби-на таваккулна[102], – произнес полковник на арабском положенную при вхождении в дом фразу, – ас салам алейкум, дорогой брат.
– Ва алейкум ас салам, дорогой брат, – ответил человек, читавший хадисы, – я рад видеть тебя здесь в добром здравии и благорасположении духа. Скажи, кого ты привел с собой как спутника – друга или врага?
– Этот человек верой и правдой служил безбожникам, но покаялся, и принял его покаяние Аллах, и он желает служить великому делу с еще большим рвением!
– Субхана-Ллахи ва би-хамди-хи! Слава Аллаху и хвала ему, он наставляет на путь истинный, кого пожелает и как пожелает, и нет такого греха, какой он не мог бы простить. Как звать этого человека, присоединившегося к нам в нашем нелегком деле?
– Пока у него нет имени, ибо старое проклято и забыто, а новое Аллах ему еще не дал. Пока зови его «брат Бадал», этого будет довольно.
Человек перевел взгляд на Алима, Алим сразу понял, что это очень необычный человек. Его глаза излучали доброту, понимание и участие.
– Я рад видеть тебя, брат Бадал. Меня зовут Осама. Осама бен Ладен.
Ретроспектива
Армения, Ереван
Улица Лазо
11 мая 2000 года
Майор Министерства национальной безопасности Армении Гагик Бабаян, в числе прочих введенный туда новым президентом Армении, бывшим президентом Нагорного Карабаха, Робертом Кочаряном в ходе чистки министерства, затеянной после событий двадцать седьмого октября[103], с трудом мог прижиться и в новом городе, и в новой для себя стране.
Оставшийся без родителей, нашедший приют в чужой земле и в чужой для себя стране паренек, по детству и юности которого безжалостно проехал каток войны, он не мог найти себя в мирной жизни с тех пор, как неизвестные милиционеры, блокировавшие Сумгаит, расстреляли всю его семью – он больше не жил. Существовать ему помогала война… только на войне он чувствовал себя нужным и полезным, только на войне он ощущал, что не просто существует, а живет. Мирная жизнь, тихая, где день похож на день, а год похож на год, отторгала его, и он отторгал ее всей душой, он не мог сидеть на одном месте, отписывать бумажки, кого-то проверять. Ему доверяли, Саркисян знал его лично, самый молодой из кавалеров медали «За храбрость», совершенно бесхитростный в быту, не умеющий предавать, такие были редкостью. Он был нужен этому миру и сильным мира сего – вот только мир этот был больше ему не нужен. Он все чаще заглядывался на подарочный «макаров» с гравировкой, думая –
В этот день было все как обычно – он пришел к себе на работу, на Налбандяна 109 – винного цвета здание, похожее на хрущевку, переделанную под офисное здание, в которую вложили столько, что проще было построить новое, но в этом здании и в советские времена располагалось армянское КГБ, под роспись получил ключ от своего кабинета, оставив взамен карточку-заменитель, перед тем как отпереть дверь, проверил целостность пластилиновой пломбы, которой полагалось опечатывать кабинет перед уходом – и рванул на себя дверь, потому что на столе надрывался телефон и надо было успеть добежать, пока не замолк.
– Бабаян!
– Товарищ Бабаян, – здесь все по-прежнему называли друг друга товарищами, «господин» не
