— Помогите! — невнятно произнесла мисс Климпсон. — Шприц… вы не можете… о-о!» Она сделала несколько слабых движений, но затем узнала Вимси, который встревоженно склонился над ней.
— О Боже! — воскликнула мисс Климпсон. — Лорд Питер, какая неожиданность! Вы получили мое письмо? Все нормально?.. О, Господи, как я выгляжу! Я… Эта женщина…
— Не волнуйтесь, мисс Климпсон, — с большим облегчением сказал Вимси. — Все в порядке, вам ничего не нужно говорить. Вы все нам расскажете потом.
— А при чем тут шприц? — спросил Паркер, погруженный в расследование.
— Она держала в руке шприц, — задыхаясь, проговорила мисс Климпсон и попыталась встать, шаря руками по постели. — Кажется, я потеряла сознание… мы так боролись… и что-то ударило меня по голове. И я увидела, что она подходит ко мне с этой штукой. Я выбила шприц у нее из руки. Дальше я ничего не помню. Однако, я, как выяснилось, удивительно живуча! — весело добавила мисс Климпсон. — Мой папенька всегда говорил: «Нас, Климпсонов, убить нелегко!»
Паркер что-то ощупью искал на полу.
— Вот он, — сказал инспектор, держа в руке медицинский шприц.
— Она психопатка, — заявила арестованная. — Это всего-навсего обычный шприц. Когда у меня начинается невралгия, я делаю себе инъекции. В нем же вообще ничего нет.
— Тут вы совершенно правы, — согласился Паркер, многозначительно кивнув Вимси. — В нем — ничего — нет.
Во вторник вечером, когда арестованная предстала перед судом по обвинению в убийстве Берты Готобед, Веры Финдлейтер и покушении на убийство Александры Климпсон, Вимси ужинал вместе с Паркером. Лорд Питер казался нервным и подавленным.
— С самого начала это было гнусно, — проворчал он. Они засиделись допоздна, обсуждая подробности процесса.
— Интересно, — сказал Паркер, — интересно. Кстати, я должен тебе семьдесят шесть полукрон. Мы должны были раньше догадаться, кто такая миссис Форрест, но нам казалось, что нет причин подвергать сомнению алиби, которое обеспечила преступнице мисс Финдлейтер. Ее неуместная верность породила массу проблем.
— По-моему, нас сбило с толку то, что все началось слишком рано. У нас не было видимых причин для такого подозрения. Но, оглядываясь на историю с Триггом, я должен сказать, что все было просто, как дважды два. Она очень рисковала, забравшись в пустой дом, да и не всегда можно найти пустые дома, их которых уехали хозяева. Тогда-то, думаю, ей и пришло в голову, что можно вести двойную жизнь, чтобы, если Мэри Виттейкер когда-нибудь в чем-нибудь заподозрят, она могла бы исчезнуть и превратиться в морально неустойчивую, но зато ни в чем не повинную миссис Форрест. По-настоящему серьезный промах она совершила, когда забыла вынуть пятифунтовую бумажку из сумочки Берты Готобед. Если бы не это, мы могли бы никогда не узнать о существовании миссис Форрест. Вероятно, она страшно перепугалась, когда мы к ней нагрянули. В результате полиции она была известна в обеих своих ипостасях. Убийство Веры Финдлейтер было отчаянной попыткой замести следы. Попыткой, обреченной на провал, поскольку план преступления был слишком сложным.
— Да. Но убийство Доусон было просто прекрасно в своей элегантной простоте.
— Если бы она на этом остановилась, и это преступление осталось бы единственным, мы никогда не смогли бы ничего доказать. Мы не можем доказать его и сейчас. Именно поэтому я не включил его в список обвинений. Я еще никогда не встречал более алчного и бессердечного убийцу, чем эта Виттейкер. По всей видимости, она считала, что всякий, кто причиняет ей неудобства, не имеет права на жизнь.
— Да, злая и алчная женщина. Подумать только: свалить свою вину на бедного старого Аллилуйю! Надо думать, он совершил непростительное злодеяние, попросив у нее денег.
— Хорошо хотя бы то, что он их получит. Яма, которую она вырыла Аллилуйе, обернулась золотоносным прииском. Банк принял к оплате чек на 10000 фунтов. Я позаботился об этом до того, как Виттейкер могла об этом вспомнить и остановить платеж. Впрочем, она вряд ли могла бы его остановить, потому что его представили к оплате в прошлую субботу.
— С юридической точки зрения деньги принадлежат ей?
— Конечно. Мы знаем, что они приобретены преступным путем, но поскольку мы не выдвинули против нее обвинения по этому пункту, то в юридическом смысле преступления как бы не было. Разумеется, я ничего не сказал об этом кузену Аллилуйе. А то ему бы не захотелось принять эту сумму. Он думает, что Виттейкер послала их ему в порыве раскаяния. Бедный старик!
— Значит, кузен Аллилуйя и все его маленькие аллилуйчики разбогатеют? Это великолепно. А что будет с остальными деньгами? Неужели они все-таки уйдут в казну?
— Нет. Если Виттейкер не завещает их кому-нибудь, они перейдут к ее ближайшему родственнику. По-моему, у нее есть двоюродный брат по имени Оллкок. Очень достойный малый, живет в Бирмингеме. Конечно, это произойдет при условии, — добавил он, внезапно охваченный сомнением, — что двоюродные братья являются безусловными наследниками согласно этому непостижимому Закону.
— Думаю, двоюродные братья в надежном положении, — сказал Вимси, — насколько вообще что- нибудь может считаться надежным в наше время. В конце концов, хоть какие-то родственники должны иметь право на наследство, иначе что станет со святостью семейных уз? Если так, то вот тебе самое веселое, что связано с этим гнусным делом. Знаешь, когда я позвонил Карру и рассказал ему обо всем, то он абсолютно не проявил никаких эмоций: ни благодарности, ни интереса. Доктор сказал только, что всегда подозревал нечто подобное и надеется на то, что мы не станем заново ворошить эту историю: он-де наконец получил наследство, о котором говорил, обосновался на Харли-стрит и не хочет больше никаких скандалов.
— Я никогда не питал к нему симпатии. Мне очень жаль сестру Филлитер.
— И совершенно напрасно. Я снова сунул свой нос в дела этой парочки. Оказалось, что Карр теперь слишком важная персона, чтобы жениться на медсестре. По крайней мере мне кажется, что в этом все дело. Может, это не очень верное объяснение, но, как бы то ни было, помолвка расторгнута. Мне было так приятно сыграть роль провидения в жизни двух молодых и достойных людей! — патетически воскликнул Вимси.
— О Господи! Хорошо, что девушка выпуталась из этой затеи. Кажется, звонит телефон. Кто, черт побери… Наверное, опять какое-то сообщение из Скотланд-ярда. Кто из нас, в конце концов, полицейский? — Да? О! Хорошо, я заеду. Наш судебный процесс отдал концы, Питер.
— Как?
— Самоубийство. Удавилась на простыне. Наверное, мне лучше туда поехать.
— Я поеду с тобой.
— Если женщина может быть воплощением зла, то это была она, — мягко произнес Паркер, взглянув на окоченевшее тело с распухшим лицом и глубоким красным следом на горле.
Вимси не сказал ничего. Ему было зябко, он плохо себя чувствовал. Пока Паркер и начальник тюрьмы отдавали необходимые распоряжения и обсуждали этот случай, он, сгорбившись, сидел на стуле, чувствуя себя глубоко несчастным. Голоса продолжали свой бесконечный разговор. Незадолго до того, как они с Паркером собрались уходить, пробило шесть часов. Это напомнило ему о восьми ударах часов, возвещающих, что поднят страшный черный флаг.
Ворота тюрьмы с лязгом распахнулись перед Вимси и Паркером, и они шагнули в жуткую, тусклую темноту. Июньское солнце давно уже встало, но бросало на полупустые улицы лишь слабый желтоватый отблеск. Было ужасно холодно, и шел дождь.
— Что сегодня творится? — спросил Вимси. — Может быть, мир близится к своему концу?
— Нет, — ответил Паркер, — это всего лишь солнечное затмение.
Примечания
