Любка стремглав бросилась выполнять просьбу. Галина Максимовна удивлённая, потрясённая стояла посреди комнаты. Она вдруг обмякла, опустила голову.
Пока Любка искала в комнате гладильную доску и утюг, здесь, в прихожей, стояла тишина. Завадский смотрел на Галину Максимовну, затаив дыхание. Она молчала, но напряжение возникшее между ними в сей роковой миг, достигло наивысшей точки.
— Вот и решилась ваша судьба, — сказала она еле слышно. Подняла глаза на Завадского, который не верил своему счастью, и добавила твёрдым голосом: — Снимайте рубашку…
В соседнем доме между Марфой Николаевной и Афанасием происходил тяжёлый разговор.
— Ирод ты! — кричала старуха. — В кои веки пригласили как человека в гости, так будь же человеком- то!
— Она тебя пригласила, а меня — так, для виду, — ответил Афанасий. — И тебя бы не пригласила, если б не смотрела за домом, за хозяйством. Не помогала поминки делать.
— А ты что, не помогал?
— Я сказал не пойду, и точка! И заглохни на этом… Собирайся и иди одна.
— А ты куда навострился?
— На охоту.
— На какую охоту?
— На такую…
— По тюремной похлёбке соскучился? Афанасий не ответил.
Галина Максимовна стояла возле сдвинутых обеденных столов, накрытых белыми скатертями. Протирала полотенцем фужеры и ставила их к тарелкам.
Вошёл Афанасий. Вошёл как-то непривычно медленно, несмело, как петух входит с оглядкой в незнакомое жилое помещение, если дверь открыта.
Галину Максимовну этот хоть и званый гость, но слишком ранний, встревожил, но виду старалась не подавать. Продолжала своё дело.
Афанасий сел на стул возле двери.
— Готовишься? — спросил он.
— Готовлюсь.
— Гостей ждёшь?
— Жду. И ты приходи. И Марфе Николаевне скажи, чтоб не опаздывала. Я ей уже говорила, но ты ещё напомни.
— Ладно, напомню. Помолчали.
— Учителя позвала? — спросил Афанасий.
Галина Максимовна ответила не сразу. Она по-прежнему протирала фужер, но движения её стали медленны и скованны.
— Позвала, — сказала она, наконец. — Зачем избил его? Это нечестно. Поймать в капкан, а потом бить безоружного.
— Пусть скажет спасибо, что легко отделался… Ишь какой шустрый! Мы с Павлом привезли, установили всю мебель. Корячились, собирали кровать. А этот конь будет валяться на ней?! Пока я жив, этому не бывать. Я его между прочим предупредил: застрелю! Сегодня же прикончу, если сунет сюда свой нос.
Галина Максимовна покрылась пятнами. Дрожащей рукой поставила фужер на стол.
— Ну что ж, — сказала она. — Стреляй и меня. Афанасий рухнул на колени.
— Не доводи до греха, Галина! Люблю я тебя. Не могу больше жить так. Что же мне делать, если снишься кажду ночь. О, Боже мой! — Афанасий заплакал. — Ну подскажи ради Христа, что делать… Я ведь и сам не рад, что наваждение такое на меня Бог послал. Я не вижу другого выхода, окромя как убить этого молдавана.
— Всё равно я не выйду за тебя, Афанасий. Хоть стреляй из ружья. Хоть на куски режь. — Лицо Галины Максимовны сделалось каменным.
Афанасий привычным движением сорвал с головы шапку и, уткнувшись в неё, готов был забиться в истерике.
— Встань, Людмила Васильевна идёт, — сурово сказала Галина Максимовна.
Хлопнула калитка.
Афанасий наспех вытер лицо шапкой и поднялся.
— Я пойду сейчас в лес. Повешусь.
Подруга вошла с целым ворохом посуды в руках. Афанасий шмыгнул в дверь как паршивый бездомный пёс, отовсюду гонимый.
— Что это он? — спросила Людмила Васильевна.
Виталий Константинович, залепленный лейкопластырями, но в праздничном одеянии с рюкзаком, перекинутым через плечо, подошёл, насвистывая и слегка прихрамывая, к дому Галины Максимовны.
Из чердака дома Бобылевых, который стоял по-соседству, высунулась двустволка.
Виталий Константинович увидел ружье. Остановился. До калитки на глазок шагов пять. Он снял с плеча рюкзак, поднял его на уровень своей головы, но так, чтобы прикрыть им и верхнюю часть грудной клетки. Быстро пошёл вперёд. Только хотел открыть калитку, она вдруг распахнулась, и навстречу вышли Нинка и Любка.
Афанасий опустил ружье.
Завадский, радостно улыбаясь, вошёл в ограду и стал подниматься на веранду.
Нинка и Любка стояли в проёме калитки, загораживая собою учителя. Смотрели ему вслед.
— Что он принёс? — спросила Любка.
— Не знаю, — Нинка пожала плечами.
— Пойдём посмотрим.
— Нам что было сказано? — Нинка строго посмотрела на сестру. — Идти за тарелками. Пошли!
Любка ещё раз посмотрела вслед Завадскому.
Афанасий, приготовившийся стрелять с колена, аккуратно спустил взведённые курки. Положил ружье рядом с собой. Вдруг зажмурил глаза, скрючился и застонал, будто сам был смертельно ранен.
Галина Максимовна, Людмила Васильевна и Завадский собрались на веранде. Завадский начал вынимать из рюкзака бутылки с вином и ставить их на стол.
— Боже мой! — воскликнула Галина Максимовна. — Куда же столько?
— Всего-то двадцать бутылок. Это разве много… Сколько будет гостей?
— Да гостей-то много. Но ведь я тоже купила.
— Ничего. Пусть лучше останется, чем не хватит.
— Ещё и подарок…
— А как же без подарка. — Виталий Константинович, достав со дна рюкзака большой целлофановый пакет, добавил с улыбкой: — Подарок — главное. А вино — это так. Для защиты от всевозможных непредвиденных обстоятельств.
Гостей собралось действительно много. Пришли доярки с мужьями, бригадир Бархатов с женой, из колхозного начальства — Олейников и Шитиков с жёнами, из посторонних — председатель профкома леспромхоза Дементьев с женой и учительница Антонина Трофимовна с мужем, а также ближайшие соседи. Но и, разумеется, был приглашён человек, без которого не обходится ни один сабантуй в посёлке — лихой баянист Жора.
Все собрались, но за стол не садились.
— Кого ждём? — спросила Анфиса.
— Соседку, — ответила Людмила Васильевна. — Марфу Николаевну.
— Вот так всегда… Кто ближе всех живёт, дольше всех собирается. А именинница где?
— Пошла вместе с Нинкой за ней. И чего она так долго копается?
В большой комнате были сдвинуты несколько стволов. Накрывать столы помогали Маргарита и Людмила Васильевна.
Наконец заявилась соседка в сопровождении девочек. Старуха подошла к Галине Максимовне.
