рослых вооружённых храмовых раба-иеродула[25] . Короткие копья, бронзовые мечи, беспечная болтовня вполголоса. Естественно, не о военной тактике — о выпивке, о приключениях с доступными красавицами…
— Угомоните их, но без крови. Они здесь ни при чём, — тихо приказал старший троим подчинённым, и те, с почтением кивнув, бросились выполнять.
Двигались они, в отличие от стражников, словно голодные барсы. Их нападение было беззвучным и лютым, обдуманным и обманным — со спины.
Мягко упали тела, умер так и не родившийся крик… трое в хитонах перевели дыхание и начали заметать следы. Это было нетрудно — растительности возле храма хватало. Как воспоминание о святых рощах древности здесь были высажены деревья, посвящённые Артемиде: орех, дуб, кедр, вяз.
— Скажи, брат Вычислитель, а ты уверен в этом Герострате? — обратился человек в гиматии к старшему. — Как по-твоему, не предаст? Не пойдёт на попятную? Я, конечно, надеюсь на лучшее, но мудрые люди советуют всегда готовиться к худшему…
То есть к тому, что кто-то из своих попадётся в руки врага. Живьём. Правда, это бывало нечасто.
— Не думаю, брат Экзекутор, — не сразу отозвался старший. — Герострат донельзя тщеславен, он алчет известности. Вечная память потомков для него дороже всего золота мира. Сдаётся мне, он не подведёт.
Две луны назад через доверенных людей стало известно, что один из служителей храма, неокор (сирень блюститель утвари и самого здания) по имени Герострат, крайне недоволен положением дел в Артемисионе. За чашей вина в заведении Дионисия он пустил слезу и в порыве пьяной откровенности принялся утверждать, будто всё старшее жречество поклоняется не Артемиде, а фригийской Богине Кибеле[26]. И ладно бы к ним примкнули Наблюдатель работ или Блюститель палестры, — на мерзких сборищах видели кое-кого из архонтов, чуть ли не самого полемарха[27] . По словам Герострата, вся городская верхушка в глубокой тайне спускалась в глубокие подземелья Артемисиона, а тот, как известно, стоит на останках очень древнего святилища Кибелы. В нижнем ярусе храма, там, где помещаются крипты[28], нарочно для них устроили ступенчатый ход, ведущий куда-то в недра земли.
А заправляют непотребством странные существа, непохожие на обычных людей. Сущие потомки Ладона, Ехидны и Эрихтония[29] .
О длинноязыкий Герострат, столь же неосторожный, сколь и тщеславный! На другой же день к нему подошли — хорошо, не городская стража, а те, кто был в Эфесе глазами и ушами нынешних пятерых…
Между тем недвижимые, хорошо связанные иеродулы упокоились между древесными корнями, а воины вернулись в непроглядную тень:
— Сделано, Вычислитель.
— Вижу, — кивнул тот и прищурился на белый блин ночного светила. — Итак, время! Да не оставят нас Хранители Земли…
— Да не оставят, — еле слышно откликнулись остальные и следом за Вычислителем двинулись вперёд.
Путь их лежал к фасаду Артемисиона, точно обращённому на восток Вихрем взметнулись они по ступеням подиума, быстро нырнули в портик, на миг замерли, вслушиваясь в голоса ночи… и наконец подошли к дверям.
Створки, инкрустированные слоновой костью, были крепкими и тяжёлыми даже на вид, в помощь петлям на мраморном полу были устроены бронзовые направляющие. Такие двери с ходу навряд ли возьмёшь и тараном. Крепко блюли эфесцы непорочность Артемиды…
А может, уберегали от стороннего глаза чью-то приверженность грозной Матери Кибеле?
Или это недобрые дети Ладона превратили Артемисион в свою крепость?..
— Внимание, — вытащил короткий меч Вычислитель и подошёл вплотную к дверям.
— Повиновение, — единым вздохом отозвались остальные и тоже обнажили острые клинки, укрывшись за колоннами возле входа.
Приоткрыли рты, чтобы лучше слышать, и мысленно приготовились к самому скверному. А ну как Герострат струсит и попросту не откроет им дверь? Или откроет, но внутри обнаружится засада?..
Другое дело, что смерти никто из пятерых не боялся. Каждый давно с нею смирился, вступая на свой нынешний путь.
Рукоять меча тихонько коснулась двери…
Еле слышно прозвучал условный стук…
Изнутри тотчас отозвались тревожным шёпотом:
— Кто тревожит Богов в столь поздний час? Кто отверг медоточивые объятия Морфея?
— Тот, кто любит истину, — подал голос Вычислитель, и сейчас же глухо лязгнул, отодвигаясь, тяжёлый бронзовый засов.
Створка дрогнула, пришла в движение, из открывшейся щели пролился свет. А с ним — всё тот же свистящий шёпот:
— Заходите скорее! Они уже здесь…
Вычислитель мгновение подождал и первым сделал шаг внутрь. Свет впервые как следует озарил его черты, подобавшие, право же, верному Анаит[30]. А впрочем, людские лица настолько разнообразны, что было бы самонадеянно что-то с уверенностью утверждать.
Неокор Герострат навряд ли привлёк бы взгляд скульптора, желающего ваять Аполлона. Малый рост, плешивый череп, узкие плечи, рыжеватая клокастая борода… Конечно, невыигрышная наружность могла бы с успехом раствориться во внутреннем свете, присущем человеку мудрому и благородному. Вот только Герострат избрал иной способ придания себе внешней значимости. Его гиматий был необыкновенной длины, кайма на нём — шире некуда, золотые фибулы грозили порвать ткань своей тяжестью, а пальцы рук не могли толком двигаться из-за колец[31]. Все приметы человека, стремящегося любым способом выглядеть выше, нежели диктовалось внутренним содержанием.
— Они уже здесь. — Герострат с усилием вдвинул засов и посмотрел на Вычислителя с какой-то блаженной улыбкой. — Все здесь! Идёмте за мной…
Его речь соответствовала всему остальному, изобилуя пустыми повторами вместо краткого и точного проникновения в суть. Он взял бронзовый светильник и опасливо двинулся вдоль стены, явно готовый подпрыгнуть и запутаться в длинном гиматии при первом подозрительном звуке. Воины двинулись за ним, держась чуть поодаль, вслушиваясь, вглядываясь и не убирая в ножны мечей.
Их путь лежал через целлу — главное помещение храма, где привлекала взгляд великолепная статуя Артемиды, — а оттуда к задней комнате — опистодому. Сквозь кровельное окно струила бледный свет луна, и полутьма, царившая в храме, позволяла разглядеть довольно деталей. И саму Божественную Охотницу, и стол с дарами перед Её изваянием — горы цветов, плодов, печёного хлеба. Виднелись бронзовые плиты с посвятительными надписями, пожертвования, предметы из золота и серебра, а также особая мраморная колонна с именами благодетелей, украсивших храм. Статуя Артемиды влажно переливалась в неярких лучах, падавших сверху, и казалась совершенно живой. Она была изваяна из
