Шурочкина мама, и нам сегодня никто не помешает.
Я звоню к квартиру Шуры и через минуту целую улыбающуюся «пышечку» в щечку.
В отличие от суховатой Александры-старшей, младшая почти всегда улыбается, когда видит меня. Старшая Александра более уравновешенная и сдержанная в чувствах, она по гороскопу Рыба, а с младшей мы оба Козероги, у нас преобладают эмоции.
Мы обнимаемся, проходим в комнату, я ставлю на стол бутылку вина, купленную по дороге, Александра приносит фужеры, мы снова целуемся… И тут за окном раздается стрельба. Уже второй раз за сегодняшний день! Мы выскакиваем из-за стола, гасим свет и подбегаем к окну.
Напротив нашего дома в сумерках видны две большие черные машины. Рядом с ними темные фигуры людей стреляют друг в друга со страшным грохотом и вспышками. Впрочем, в фильмах подобные сцены смотрятся эффектнее. А здесь не видно деталей. Люди бегают, стреляют, падают, через минуту взрывается одна машина, потом другая, и живых не остается. Милиции не видно, хотя отделение находится через квартал. Но менты и не должны были появиться, пока хотя бы один из бандитов стрелял. Когда же стрельба утихает, появляется машина с мигалкой и воющей сиреной и медленно приближается к месту происшествия. Темные фигуры лежат на снегу и не шевелятся. Минут через пять из милицейской машины выскакивают четыре человека с пистолетами и фонариками в руках и осторожно подходят к лежащим, из которых никто не подает признаков жизни. Один из ментов машет фонарем, и из-за соседнего дома выезжает еще одна машина с работающей мигалкой и ревущей сиреной.
Стоящая рядом со мной Саша замечает:
– Вот это да! Я никогда не видела такого в жизни, наша мафия такая же страшная, как и в Америке! Смотри, Игоречек, там настоящие живые трупы! Я никогда не видела трупов вблизи и очень их боюсь.
– Сашенька, мне нравится твое выражение «живые трупы», но перед нами трупы не живые, а мертвые. Тьфу! Я тоже сказал какую-то глупость. «Мертвые трупы» – мне бы позавидовал любой диктор телевидения.
Сегодняшний день заполнен приключениями до отказа, за последние несколько часов произошло уже столько, что это можно было бы растянуть на целый год. Надо отвлечься и выпить вина. Я возвращаюсь к столу, разливаю вино по бокалам и говорю:
– Сашенька, давай наконец выпьем, и сумасшедшая действительность покажется нам нормальной.
Моя женщина садится на диван и замечает:
– Но тогда нам придется все время пить, хотя, наверное, ты и прав, и нам стоит расслабиться. Пить так пить, но сделаем это под квашеную капусту, а она у меня на балконе, я принесу немного.
Я замечаю:
– Вообще-то вино под капусту нормальные люди не пьют.
– Сегодня ненормальный вечер, и мы будем поступать ненормально.
Квартира у младшей Александры тоже на первом этаже, но дом у нее «корабль» и на первом этаже по чьему-то дурацкому проекту сделаны балконы. Шура берет небольшую белую салатницу и идет к балкону, открывает дверь, громко вскрикивает, словно увидела привидение, и бежит мимо меня с воплями:
– Игорек, там… Игорек, там!.. Игорек, там!..
Ее большие глаза стали в два раза больше. Я срываюсь с места, хватаю со стола длинный столовый нож и бегу к балкону, открываю дверь и вижу лежащего там мужчину в спортивном костюме (хотя на улице мороз) и в черной маске. Мужчина лежит на спине, его глаза закрыты, а рядом стоит пластиковый черный дипломат с белой буквой «Р» на боку. Твою мать!.. Да это же тот самый дипломат, что вручил мне Громов часа четыре назад на Невском! Потом его отобрали люди из черного автомобиля, и вот теперь судьба подбросила его на балкон моей любовницы…
Я беру мужчину за левую руку и пытаюсь нащупать пульс. Его нет. Мужчина мертв. На его теле не видно ран, но сердце его не бьется и он не дышит, значит, он мертв. Я встаю и осторожно выглядываю из-за бетонного ограждения. С ближайшего балкона торчит белобрысая голова и плечи соседа Александры Сидорова. Мы с ним давно знакомы. Он знаменит тем, что нередко, выпивший, засыпает под порогом собственной квартиры, хотя живет один и не пускать его некому (жена давно от него сбежала). Однажды мы с Шурой, выходя из дому, споткнулись о его тело. Шура ахнула и перепрыгнула через него, а я чуть не упал. Мы шли в магазин и размышляли, хорошая это примета или плохая – споткнуться утром о спящего соседа. Через несколько минут я нашел на дороге бумажник с двумя сотнями долларов, и мы пришли к выводу, что примета – хорошая. А еще примерно через час, после попытки обменять в пункте доллары на рубли мы очутились в милиции, потому что доллары оказались фальшивыми. Так что примета – плохая (хреновая).
Сейчас Сидоров говорит:
– Привет, братан, видел бойню? Восемь трупов на снегу, остальные остались в машинах, и ни одного живого… Чего черти творят, приятно глазу, жаль, я не видел все с начала – сидел, мудак, и смотрел по телеку американский боевик, а тут, блин, рядом – наш, получше американского. Ты за кого болел?
– За себя и за Шуру.
– А я за тех гавриков, которые в черных комбезах, они похожи на нашу морскую пехоту, я ведь служил в морской пехоте… Игорь, одолжи стольничек, а то, блин, башка болит, вчера перебрал, блин, надо опохмелиться, а денег нет, дай стольничек, блин, помоги старому человеку, бравшему штурмом Берлин.
Я улыбаюсь, потому что Сидоров на два года младше меня и в армии не служил, хотя он неплохой мужик, в прошлом году он работал у моей мамы на даче и перепилил уйму дров.
В это время у места недавнего боя появляется «скорая», в нее загружают все трупы, и она уезжает. Менты из огнетушителей гасят огонь и тоже уезжают. С неба начинает падать снег.
С минуту поколебавшись, я спрашиваю у Сидорова:
– Слава, а ты не хотел бы вместо ста рублей получить двести?
Лицо соседа оживляется:
– А чего, блин, надо сделать?
Я беру незаметно дипломат, проталкиваю его через приоткрытую дверь в комнату, и снова обращаюсь к соседу:
– Есть дело: с нашего балкона нужно убрать труп.
Сидоров перегибается через бетонную перегородку, разделяющую наши балконы, видит труп и радостно восклицает:
– О, блин, да это же девятый гаврик! А почему ты его не сбросил ментярам? Они бы его увезли, блин.
– Когда я его заметил и осмыслил все, они уже уехали, а сейчас сбрасывать не хочется: менты будут приставать с расспросами, а я этого не люблю, и мне бы не хотелось, чтобы он лежал под нашим балконом.
Сидоров хлопает себя ладонью по лбу:
– Я придумал, блин! Мой сосед по балкону Галкин вечно в разъездах, артист хренов, и в квартире у него сейчас никого, и вообще у него хата основная в Москве, а эта, блин, так, для встреч с любовницами, давай подбросим труп ему. Он большой говнюк, никогда, сволочь, в долг не дает, хотя денег полно, каждый раз на новой тачке приезжает. Давай засунем труп к нему.
– Давай, – соглашаюсь я, хотя Галкина почти не знаю и мне он ничего плохого не сделал.
Я с трудом поднимаю труп мужчины, переваливаю его на балкон Сидорова и отпускаю только тогда, когда Сидоров кричит:
– Отпускай, я его взял!
Сидоров довольно ленивый мужичок, поэтому он просит:
– Теперь перелезай ко мне, блин, а то мне одному не управиться.
Я перелезаю на балкон Сидорова, потом на балкон Галкина и, наконец, принимаю труп уже там. Затем лезу обратно на свой балкон, а Сидоров торжествует:
– Я так рад, блин! Галкин – жопа – приедет, а у него на балконе жмурик! Блин, Игорь, а ты не забудь мне отдать триста рублей.
– Но мы же говорили о двух сотнях.
Сосед улыбается:
