введенных в передовых иностранных флотах, сбросив в могилу времени старые линейные корабли и фрегаты, бриги и корветы, властно потребовали и в России не только новых судов, но и новых экипажей к ним.
Нужен был человек, который стал бы во главе не только воссоздания, но и преобразования русского флота. Таким именно человеком и сделался Бутаков.
От этого еще довольно молодого годами, но уже с проседью в пышных бакенбардах, высокого, широкоплечего, бравого на вид, громкоголосого адмирала пошла новая школа русских моряков — «бутаковцев».
Девиз Бутакова был прост: «Готовься в бой!..» Прост и вполне понятен и, однако же, нов, как просты и понятны, но в то же время новы в России были часто Бутаковым повторяемые слова: «Мы должны всегда, постоянно, безотлагательно готовиться к бою, к тому получасу, для которого мы существуем и в который придется нам показать нашему отечеству, что оно содержит не бесполезную и дорогостоящую игрушку, а свой оплот».
Ревностным помощником Бутакова в его работе был Стеценко.
Не слишком долго пробыл в плену у французов Витя Зарубин, успевший до отправки в Константинополь вместе с другими пленными русскими на корабле «Шарлемань» написать два письма своим родным, адресуя их на Главный штаб и надеясь, что они дойдут по назначению и успокоят мать, отца, сестер.
Письма эти дошли, но, пока дошли, беспокойства и отчаяния было много, конечно. Сам же Витя скоро свыкся со своим положением, тем более что плаванье было продолжительным, судно прекрасным, обращение французов не могло возбудить ни малейших жалоб: Витя, как и другие обер-офицеры, помещался в офицерских каютах, обедал в кают-компании, а так как он неплохо говорил по-французски, то иногда забывал даже, что он в плену, а не совершает учебное плавание в иностранных водах.
Отойдя от берегов Крыма 2/14 сентября, «Шарлемань» 6/18 бросил якорь в Босфоре и пять дней простоял в Константинополе, так что Витя вполне познакомился со столицей Турции и даже видел султана, принимавшего парад около Айя-Софии: пленные русские офицеры ходили всюду в сопровождении офицеров французских.
Сказочная красота Босфора и Стамбула с его тысячью минаретов очень поразила Витю. Два дня стояли потом у Мальты, и тоже дана была полная возможность осмотреть бывший центр ордена Мальтийских рыцарей — город Валет — и убедиться в том, что англичане здесь, на своей Мальте, так же холодно относятся к своим союзникам французам, как и под Севастополем.
Потом несколько дней еще шли до Тулона, где пленных русских солдат и матросов оставили под наблюдением на все время плена, а с офицеров взяли честное слово и подписку, что бежать из Франции они не намерены и будут дожидаться обмена пленных и возвращения на родину обычным порядком. Жить при этом им предоставлялось где угодно, исключая, однако, Парижа, и Витя четыре месяца провел в Гавре.
Настал, наконец, радостный день, когда в связи с объявлением перемирия дали знать и пленным офицерам, что назначен размен, что скоро они будут свободны. Тогда-то им разрешено было приехать в Париж, и Витя с неделю пробыл тут, пока выполнялись всякие формальности.
Но хотя плен и весьма обогатил Витю новыми впечатлениями, как всякое длительное путешествие по чужим краям, на родину тянуло неодолимо.
Адрес своих в Одессе он знал. Проездом через Варшаву он заказал себе полную флотскую форму. Деньги на это он сэкономил из выданных в Париже представителем русского правительства; от французов же в бытность в плену он получал наравне со всеми обер-офицерами по сто франков в месяц.
Так в новенькой форме он появился однажды в квартире своих в Одессе.
Олю он нашел очень подросшей; Варя располнела и носила широкий капот, фланелевый, клетчатый; мать полна была прежней хозяйственной энергии, но отец лежал больной и, держа руку Вити в своей горячей костлявой руке, говорил ему столь же заботливо, сколь и не совсем вразумительно:
— Вот, умру я… так ты смотри… не финти зря… калоши надень, калоши… когда за гробом моим… идти будешь. А то простудишься… простудишься, вот… Теперь зима… погода плохая… Без калош не смей…
Однако подействовал ли на него исцеляюще приезд сына, или независимо от того произошел перелом в его болезни, но он поправился к весне и жил еще долго.
А тридцать лет спустя капитан 1-го ранга Виктор Иванович Зарубин вступил в командование только что построенным тогда в Петербурге броненосным крейсером в восемь с половиною тысяч тонн «Адмирал Нахимов».
Примечания
1
Единорогами назывались мелкокалиберные скорострельные гаубицы, делавшие по девять выстрелов в минуту.
2
«Австрийским Иудой», называл Франца-Иосифа поэт Ф. И. Тютчев в своем стихотворении «Нет — мера есть долготерпенью».
3
Меттерних Клеменс (1773 — 1859) — австрийский государственный деятель и дипломат. Крайний реакционер, поддерживавший по всей Европе систему абсолютизма. В 1848 г . свергнут революционным движением.
4
Ванты — веревочные снасти, поддерживающие с боков и сзади мачты на судне.
5
Мстислав ВладимировичХрабрый-князь Тмутараканский, княжил с 1016 по 1036 г .
6
Эскулап — бог древних греков, которому они приписывали дар излечения больных и возвращения к жизни мертвых.
7
Тезей — легендарный древнеафинский герой и царь.
8
Грифон — архитектурное украшение, изображающее фантастическое животное с птичьей головой, туловищем льва и орлиными крыльями.
9
Мерлон — часть бруствера или крепостного вала между двумя амбразурами.
10
Спартанцы — граждане древнегреческого государства Спарты, или Лакедемона. В 480 г . до н. э., во время войны греков с персами, триста спартанцев во главе с Леонидом пали, защищая Фермопилы, узкий проход из Фессалии (Северная Греция) в Среднюю Грецию.
11
Сатиры — полевые и лесные божества древних греков и римлян, с козлиными ногами и плоскими носами.
12
Авгиевы конюшни — конюшни легендарного царя Авгия, которые Геркулес очистил, проведя через них реку. В переносном смысле — очень загрязненное место.
13
Булгарин Ф. В. (1789 — 1859) — литератор, издатель реакционной полуофициозной газеты «Северная пчела».
14
Улисс, или Одиссей, — герой поэмы Гомера «Одиссея».
15
Фридрих II — прусский король с 1740 по 1786 год.
16
Немезида — богиня возмездия у древних греков.
