— Мои родители были равны по положению и отчаянно скандалили до самой смерти отца. Кричали, оскорбляли друг друга, намеренно делая это как можно больнее. Я этого не потерплю. Если я и должен жениться, то выберу девушку, которая не станет спорить, шуметь со своими светскими друзьями — я женюсь на той, кто позволит мне жить как нравится. И я позволю ей то же, в разумных пределах, конечно.
Фидкин немного помолчал. Затем пересек комнату и встал перед хозяином, уперев руки в бока.
— Вижу, вы все уже распланировали. Очень предусмотрительно. Просто удивительно. Удивительно, что мужчина, столь хорошо знакомый с женщинами, может допустить такую ошибку. Те леди, которых вам предлагает графиня, той же крови, что и вы. Они знают, что ожидать. А дочь какого-то врача не знает, что прилично, а что нет, и, поверьте мне, ей-то уж точно не понравится, если вы вернетесь к своим привычками. Она не поймет, если вы увлечетесь женой герцога, и ей будет противно, когда какая-нибудь милая леди решит завлечь вас в свою постель на весь сезон, пока ее муж кувыркается со своей любовницей.
Лицо Темпла залила краска. Было крайне неприятно услышать о своих личных делах от слуги, даже если им был Фидкин.
— Откуда ты знаешь так много о… светском обществе?
— Слухами земля полнится, милорд майор. Солдаты сплетничают о своих офицерах, то же самое и среди слуг.
— Так вот, больше так не делай, — рявкнул Темпл. Он вернулся к столу, сел и положил на него ноги. — Немедленно отправь письмо, Фидкин.
Сержант ушел. Темпл немного посидел, затем достал из кармана ключ и открыл один из ящиков стола. Покопавшись в нем, он вытащил черный бархатный конверт, перевязанный резинкой. Внутри лежал дагерротип трех девушек, а внизу у каждой рамки были написаны их имена.
Почти год назад в это же время в Крыму он отправился в разведку, чтобы узнать, не приближаются ли русские. Был такой туман, что он не видел ничего, кроме морды лошади. И вдруг взрыв. Очнулся он в переполненном полевом госпитале. Над ним склонился доктор Пибоди. Его очки могли в любой момент свалиться с носа, руки были в крови. Он взглянул на Темпла и тут же позвал медсестру.
После этого Темпл ничего не помнил, пока снова не проснулся, весь в жару и страдая от такой боли, что закричал. Но у врачей не осталось лекарств, и ему ничем не могли облегчить мучения. До тех пор пока к нему не пришел доктор Пибоди и не принес фотографии своих дочерей. Он отвлекал Темпла и лежащих рядом раненых историями о своих девочках. Затем прибыли новые эшелоны, и доктор ушел, забыв о фотографиях. Следующие девять дней жизни Темпла прошли в бреду и нечеловеческой боли, но хуже всего было слышать, как кричат другие мужчины. Он выжил, заставив себя думать о фотопортретах трех мисс Пибоди и вспоминая рассказы доктора. Самая младшая любила кататься верхом и чуть было не сломала шею, когда упала с лошади. Другая отличалась острым умом и хотела спасти всех бездомных и больных животных в королевстве.
И, наконец, была еще одна, чье присутствие приносило мир, спокойствие и нежность всем, кому посчастливилось оказаться в ее компании. Когда боль становилась невыносимой, Темпл сжимал ее фотопортрет в руках и заглядывал ей в глаза, воображая, что она рядом и ее присутствие похоже на прохладный синий шелк. В бреду он плыл в пространстве, а она сидела за пианино, играя для него волшебную музыку. Как только он погружался в эти видения, они превращались в сны, и, если ему везло, он засыпал.
Темпл поставил рамку с фотопортретами на стол перед собой и внимательно посмотрел на девушек. У двоих были темные волосы. Из них одна, еще совсем юная, звалась Мэри-Клер. Другая — Меделин была старше, но значительно ниже — настолько, что в своей юбке колоколом выглядела почти квадратной. Темпл послал этому изображению мимолетную улыбку и перевел глаза на третий портрет — девушки по имени Мелисанда. Это был ангел. Он вспомнил, как доктор Пибоди описывал ее золотистые волосы, розово-белую кожу, о которой доктор говорил, что подобное можно найти только на портретах Гейнсборо.
Темпл вернулся домой все еще слабым и страдающим скорее от воспоминаний о войне, нежели от ран. Его близкие никогда не любили его сильную натуру, и, без сомнения, обрадовались, когда он поступил в кавалерию. После смерти их отца все надежды матери возлагались на старшего сына, Роберта. У нее почти не оставалось времени на необузданного младшего сына, который вел скандальную жизнь в обществе высокородных аристократов. Затем — Роберт позволил себе погибнуть, черт его побери.
И вот Темпл здесь, загнанный в ловушку необходимостью жениться, зная, каким адом может обернуться семья и не желая связывать себя путами светского брака. Вот почему он вспомнил о Мелисанде. Она казалась решением всех его проблем. С Мелисандой, которую в ее семье называли не иначе как Мэй, он избежит лишенной любви пустыни, что была у его родителей. Он проведет жизнь со спокойным ангелом вдали от войн, крови и боли. Фидкин не прав. Он не станет волочиться за леди Альбертой, когда женится. По крайней мере первое время. Оставалась еще надежда, что слишком много спокойствия покажется ему скучным. Если так, что ж, он посмотрит, как можно выйти из положения. Мужчина быстро учится осмотрительности. Без сомнения, его ангелоподобная Мелисанда поймет это.
Шелли и Вордсворту понравилась бы деревня Эксбридж к востоку от Лондона. Ее окружали покрытые лесом холмы и ручьи, пробивающие себе путь в тенистые долины. Помимо оживленного рынка и центральной улицы с магазинами, в Эксбридже был врач — на тот случай, когда кому-нибудь становилось плохо от купленных на рынке продуктов или кто-то ломал ногу, лазая по деревьям.
Овдовевший доктор жил на краю деревни в скромном домике, называемом Иви-Парк, со своими тремя дочерьми, кухаркой, кучером и служанкой. Он был в Крыму и выжил — замечательный факт даже для врача. А сейчас он выдавал замуж последнюю из дочерей — так по крайней мере говорили местные жители. Разумеется, они не брали в расчет старшую, мисс Мэй, которую деревенские сплетницы, да и сам доктор, уже давным-давно записали в безнадежные старые девы.
Ее отец потерял всякую надежду, когда Мэй в возрасте восемнадцати лет не смогла привлечь внимание ни одного приличного мужчины среди его многочисленных знакомых в медицинских кругах или среди бесконечных родственников ее покойной матери. Эксбриджские сплетницы могли бы заранее предсказать подобный провал, если бы их спросили.
Невысокая женщина в старомодном домашнем платье заплатила пару шиллингов эксбриджскому старьевщику на Хай-стриг и, игнорируя его уговоры купить что-нибудь еще, поднесла к свету небольшую бутылочку. Ее привлек необычный цвет, который, казалось, появлялся и исчезал в глубинах стекла. В глубоком мягком свете закатного солнца ей почудились темная зелень леса и яркая синева неба. Эти цвета всегда привлекали ее.
Мэй коснулась серебряных полосок. Она так увлеклась своей покупкой, что не ответила на приветствия нескольких знакомых. Мэй откупорила бутылочку и уже хотела снова закрыть ее, когда увидела что-то внутри. С помощью шпильки она вытащила свернутый лоскуток кожи. Развернув его, Мэй прочитала послание в старинном стиле:
«Будь собой, и твое желание исполнится. Не лети мотыльком на огонь».
— Странно, — прошептала Мэй. Она еще раз внимательно осмотрела лоскуток и pешилa, что в бутылочку его засунул какой-нибудь ребенок. «…мотыльком на огонь». — Мэй вздернула брови. «Что за совет? Возможно, предупреждение против глупых поступков. Отец определенно не хочет, чтобы я отправлялась с ним в Индию. Интересное совпадение». — Она секунду обдумывала предстоящее путешествие отца, затем снова посмотрела на бутылочку.
Если бы Мэй могла пожелать все чего угодно, то попросила бы денег, чтобы заботиться, кормить и лечить всех своих питомцев. Для этого потребуется довольно приличная сумма.
Вздохнув, Мэй положила бутылочку в карман платья.
— Глупо желать то, чего провидение решило тебе не давать.
Она собралась было продолжить свой путь, когда к ней подскочил один из деревенских ребятишек и что-то возбужденно закричал. Мэй подхватила низ юбки и кинулась за мальчишкой, который бежал вприпрыжку впереди нее, дико размахивая руками и умоляя ее поторопиться.
Вот здесь и крылась причина того, почему мисс Мэй еще не была замужем. Как не раз говорили местные сплетницы, привычка к неприличной поспешности, полное равнодушие к внешности и никаких понятий о приличиях у девушки, которая могла себе позволить бежать по улицам без сопровождающего.
