Самым распространенным и вполне уместным мифологическим образом, олицетворяющим такое возвращение, остается понятие «нового рождения», появления на свет в новом мире. Именно этот символ пришел на ум нашему самоисцелившемуся больному сразу после неожиданного выздоровления: «Я почувствовал вдруг, что все вокруг намного реальнее, чем казалось прежде: трава зеленее, солнце ярче, а люди по-настоящему живы. Я видел все гораздо отчетливее, начал яснее различать хорошее и дурное. Я вообще стал больше замечать».
«Теперь трудно не согласиться в тем, что от подобного путешествия вовсе не нужно лечить, — добавляет доктор Ленг в комментарии к рассказу Уоткинса, — ведь это естественный путь исцеления от нашей собственной ужасной отчужденности, именуемой нормальностью».
Его вывод практически полностью совпал с мнениями доктора Перри и доктора Сильвермана, высказанными в упоминавшихся ранее статьях. А совсем недавно я узнал, что эта идея родилась еще в 1902 году, когда Карл Юнг опубликовал работу «О психологии и патологии так называемых оккультных явлений».
Подведем итоги: внутренние путешествия мифологического героя, шамана, мистика и шизофреника по существу совпадают, а возвращение или выздоровление воспринимается при этом как новое рождение — появление, так сказать, «дважды рожденной» личности, уже не скованной горизонтами повседневности. Сейчас уже известно, что это лишь отражение более обширного «я», а задача его — внесение энергий архетипической системы инстинктов в плодотворный спектакль, который разворачивается здесь и сейчас, в пространстве и времени, в обыденных обстоятельствах. Человек уже не боится ни природы, ни ее не менее чудовищного детища, общества, — а по-другому и быть не может, иначе людям просто не выжить. Обновленная личность пребывает в согласии, гармонии, ладу со всем вокруг. Вернувшиеся из такого путешествия рассказывают, что жизнь их стала богаче, здоровее и радостнее.
Главная проблема, судя по всему, заключается в том, как пройти этот путь — возможно, неоднократно, — без кораблекрушения. И решение вовсе не в том, чтобы просто не позволять человеку сходить с ума. Лучше заранее рассказать ему хоть немного о том, куда он попадет и какие силы там встретит, — дать своеобразное волшебное заклинание, позволяющее распознать, подчинить и использовать эти энергии. Одолев фафнира, Сигурд делает глоток драконьей крови и тут же сознает, к своему удивлению, что начал понимать язык природы — как собственной, так и внешней. При этом он вовсе не превращается в дракона, хотя его новообретенный дар объясняется, конечно, драконьими силами. Впрочем, Сигурд теряет над ними власть, как только возвращается в обычный человеческий мир.
Путешествие всегда таит в себе угрозу того, что в психологии называют «разбуханием»; именно оно нередко овладевает психотиком. Он начинает считать самого себя тем, что видит, отождествляет наблюдателя с наблюдаемым. Ловкость заключается в том, чтобы сознавать объект, не теряясь в нем, и постичь, что каждый человек может помочь друзьям и врагам, стать для них своеобразным спасителем, но не самим Мессией. Мы — отцы и матери, но никак не Богиня Мать или Великий Отец. Когда подрастающая девочка начинает замечать чарующее влияние своей распускающейся женственности на других, но приписывает эту заслугу самой себе, это уже легкое сумасшествие, так как отождествление ошибочно. Причиной восторга окружающих является не ее изумленная крошечная душа, а чудесное преображение облекающего личность тела. Мне вспоминается услышанная когда-то японская пословица о пяти стадиях человеческого развития: «В десять — зверек, в двадцать — безумец, в тридцать — неудачник, в сорок — мошенник, в пятьдесят — преступник». Я бы добавил, что в шестьдесят, когда все перечисленное уже позади, человек начинает давать советы друзьям, а в семьдесят, когда ему ясно, что слова всегда толкуют превратно, он умолкает, и потому его принимают за мудреца. «В восемьдесят, — заключает Конфуции, — я знаю свои корни и стою твердо».
Для того чтобы сберечь эту ноту нашего урока душеспасительных мыслей, позвольте закончить разговор фрагментом из безумного видения, настигшего святого Иоанна во время жизни в изгнании на острове Патмос:
И увидел я новое небо и новую землю; ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет.
И я Иоанн увидел святый город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего
И услышал я громкий голос с неба, говорящий: се, скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с ними; они будут Его народом, и Сам Бог с ними будет Богом их;
И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет; ибо прежнее прошло. […]
И показал мне чистую реку воды жизни, светлую, как кристалл, исходящую от престола Бога и Агнца.
Среди улицы его, и по ту и по другую сторону реки, древо жизни, двенадцать раз приносящее плоды, дающее на каждый месяц плод свой; и листья дерева — для исцеления народов (Отк.21:1–4,22:1–2.).
XI. ПРОГУЛКА НА ЛУНУ: ПУТЕШЕСТВИЕ ВО ВНЕШНИЙ МИР (1970 г.)
Похоже, сегодня мы превращаем мифы в явь!
Мне хочется, чтобы удивительную тему этой главы предварял отрывок из «Божественной комедии». Следующие слова поэт произносит в тот миг, когда воображаемое путешествие ведет его от земного Рая к Луне, первой небесной остановке духовного полета к Божьему престолу. Данте обращается к читателям:
О вы, которые в челне зыбучем, Желая слушать, плыли по волнам, Вослед за кораблем моим певучим, Поворотите к вашим берегам! Не доверяйте водному простору! Как бы, отстав, не потеряться вам! Здесь не бывал никто по эту пору: Минерва веет, правит Аполлон, Медведиц — Музы указуют взору. («Рай», 2:1–9; в пер. М. Лозинского)
Пусть эти строки зададут тон нашему разговору. Дыхание Минервы, Покровительницы героев, наполнит наши ветрила, присутствие Аполлона сулит приятные неожиданности, а вдохновительницы искусств укажутпутеводные звезды. Но наше плавание к внешним пределам станет одновременно и внутренним, так как направимся мы к источникам в великих свершений, а они зарождаются не где-то снаружи, а тут, в наших душах — где, кстати, обитают и музы.
Я вспоминаю себя совсем еще малышом, когда однажды вечером дядя привез меня на Риверсайд- драйв, чтобы показать «человека, который пролетел на аэроплане (так в те времена называли самолеты) из Олбан аж до Нью-Йорка». Было это в 1910 году, речь идет о Гленне Кертисе летал он на чем-то вроде самодельного воздушного змея с мотором Вдоль невысокой ограды на западной окраине города выстроились цепочки людей: все глядели в сторону заходящего солнца и чего-то ждали Толпы зевак собрались и на крышах окрестных домов. Уже смеркалось и тут кто-то, подняв руку, воскликнул: «Вон он!» Увиденное напоминало призрак темной птицы, парившей в сгущающемся мраке в паре сотен футов над гладью реки.
Семнадцать лет спустя, в год, когда я уехал из округа Колумбия, Линдберг совершил перелет через Атлантику. А уже в этом году все мы видели по телевизору две высадки на Луну.
Я хочу посвятить эту главу прославлению нашей удивительной эпохи, нашей замечательной страны и всего человечества, которое совсем недавно обрело, наконец, свободу, оторвалось от Земли и взлетело ввысь, где вскоре начнется наше величайшее приключение.
Когда я слышу, с каким равнодушием говорят некоторые мои коллеги-ученые об этих эпохальных событиях, мне сразу вспоминается анекдот про одну старую даму. Ей выдалась возможность взглянуть на Луну в телескоп, но, отвернувшись от окуляра, она проворчала: «Вы мне покажите Луну, какой ее Бог создал!» В мировой прессе я встретил только одну адекватную реакцию на первую прогулку человека по Луне: восторженные строки итальянского поэта Джузеппе Унгаретти, опубликованные в иллюстрированном журнале «Эпоха». На яркой обложке номера от 27 июля 1969 года красовалась фотография седого господина, который ликующе тыкал пальцем в телеэкран, а ниже были написаны проникновенные слова:
