А я, глядя на эти кадры, вдруг поняла, что помню далеко не все. Хотя раньше мне казалось, что я потеряла сознание сразу же, как только вошла в кабинет. Оказывается, это было не совсем так...
– Не понимаю ваших дурацких шуточек! – попробовал на экране телевизора возмутиться Лаптев, но, бросив взгляд на меня, тут же осекся.
– Да какие там шутки, дорогой мой коллега! – в чрезвычайно приветливом, но ироничном тоне продолжал Николаев. – Вы мне просто не поверите, какое это прелестное чувство – заново родиться и принять ваши поздравления с днем рождения!
Лаптев мрачно молчал.
– Надеюсь, вы, как и любой русский человек, свято чтите наши национальные традиции. – Николаев прошел по кабинету и уселся на край стола, возвышаясь над Лаптевым, а я, как дура, продолжала стоять перед столом, глядя, как на моих глазах разыгрывается какая-то гнусная комедия – действительно, как реквизит, правильно меня Лаптев обозвал.
– Впрочем, я не настаиваю, возможно, «русский» – только в паспорте у вас написано, – продолжал Николаев. – Так ведь и традиция, о которой я говорю, не такая уж и русская. Она скорее интернациональная. Но я думаю, вы в любом случае не откажетесь преподнести мне в день рождения скромный, маленький подарок... На зубок, так сказать... На один. И не дожидайтесь, пока я попрошу – на каждый. У меня их больше трех десятков...
Лаптев зло посмотрел сначала на меня, потом на Николаева.
– Можете не стараться, Юра, – заявил он. – При этой продажной твари...
«Это он про меня! – возмутилась я, глядя на экран. – Продажной! Вот скотина!»
– ...я ни о чем серьезном с вами разговаривать не буду.
Николаев на экране прямо-таки расцвел в еще более благодушной улыбке.
Он слез со стола и прошелся по кабинету.
– Так разве это препятствие, Андрон Владимирович? – спросил он, и я, сидя в кресле и смотря на эти давно прошедшие события, почувствовала холодок между лопаток.
Я видела, как злоба исчезла с лица Лаптева и он мрачно улыбнулся.
Потому что Николаев, находившийся в этот момент за моей спиной, вдруг поднял руку с зажатым в ней пистолетом и рукояткой ударил меня по затылку.
Я отчетливо вспомнила, как в этот момент короткая вспышка боли пронзила мой мозг и все вокруг заволоклось черной пеленой.
Ноги у Лены Гуляевой на экране подогнулись, и она полетела на пол. Надо полагать, что самого удара об пол она, бедненькая, уже не почувствовала... Помню я, как болела у меня эта шишка на затылке! Вот сволочь Николаев! Так это он меня приложил! Союзничек!
Впрочем, я тут же опомнилась. Что это я?! Он же мертв уже больше года! Что это я на покойника обижаюсь? Нужно дальше смотреть, пока Лаптев не выключил запись...
Я скосила глаза направо. Лаптев сидел в кресле, подавшись вперед, нервно сжимая деревянные ручки кресла. Он смотрел на экран в напряженном ожидании. Не первый раз, надо полагать, он все это смотрел, но смотрел он на экран так, что готов был вновь уничтожить Николаева, если вдруг тот вновь оказался бы жив... Время не уменьшило его ненависти к своему врагу...
– У вас найдется, надеюсь, место, где можно временно сохранить это тщедушное тельце? – спросил Николаев, глядя, как я распласталась по полу.
«Вот сволочь! – вновь не выдержала я. – На яхте он говорил о моем теле совсем другие слова!»
Лаптев секунду подумал, потом встал из-за стола и, подойдя к задней стене кабинета, открыл в ней дверь в соседнюю комнату.
– Она может спокойно полежать здесь, – заявил он, – пока ей подыщут более подходящее помещение... Постоянное.
Он тоже в это время смотрел на меня, и я очень хорошо поняла, что он имел в виду. «На кладбище!» – закончила я за него фразу. Сердце у меня ухнуло и затрепетало где-то в коленях... Я поняла, что была тогда на волосок от смерти. Если бы Николаев сумел договориться с Лаптевым, я просто исчезла бы без вести, и никто бы меня никогда не нашел.
Но что же все-таки произошло, что поменяло нас с Николаевым ролями? Надо полагать, что его смерть спасла мне жизнь.
Глава 32
«Что это ты, дорогая моя, – вспомнила я вдруг свое сегодняшнее положение. – Не спасла, а всего лишь удлинила ее всего на один год...»
– Леночка! Будь добра, подожди меня там... – ерничал на экране Николаев, подхватив меня под мышки и грубо, как какой-то мешок, поволок в комнату отдыха. У самой ее двери он оглянулся на Лаптева и сказал тому очень спокойно:
– Не вздумайте вызывать своих головорезов, Лаптев. Ваш долговязый друг сидит у меня и уже готов дать на вас показания. И к тому же у меня куча свидетелей, что я поехал именно к вам, Лаптев...
Затащив меня в комнату, Николаев вышел и притворил за собой дверь, как будто я могла их подслушать. Потом он подошел к столу Лаптева и вновь уселся, нависая над своим все еще мрачно улыбавшимся противником.
Я поняла, что сейчас Николаев с Лаптевым будут друг с другом о чем-то торговаться. Вот тут-то у них, наверное, все и решилось. Если бы они договорились, то моя песенка была бы давно уже спета...
«Черт! – одернула я себя, поскольку отвлеклась своими размышлениями и пропустила несколько фраз. – Смотри внимательно, Лаптев не станет показывать тебе это во второй раз!»
– ...И ты надеешься откупиться от меня своей вонючей «капустой»?
Это говорил Николаев, и в его голосе уже не было ни грамма прежнего ерничества. Он говорил жестко и уверенно.
– Ты думаешь, меня сейчас интересуют деньги? – продолжал Николаев. – Ну, Лаптев, такой тупости я от тебя не ожидал!.. Впрочем, извини. Ты не так уж и туп. Я тебя хорошо понимаю. Ты прекрасно знаешь, зачем я к тебе пришел и какое предложение меня может устроить. Тебе это предложение – как серпом по яйцам. Но ты же не пацан, Лаптев... Умей проигрывать. Ты же понимаешь, что ты у меня в руках. Долговязый пидор, который сидит сейчас у меня под арестом, и эта наивная дурочка...
«Это он обо мне», – отметила я про себя, уже без возмущения, совершенно машинально.
– ...законопатят тебя так, что ты не только губернатором, ты простым избирателем не сможешь быть. Ты проиграл, Лаптев, смирись с этим...
– Чего ты хочешь? – голос у Лаптева был хриплый и злой.
– Это другой разговор! – оживился Николаев.
– Но не требуй от меня невозможного! – прохрипел Лаптев. – Ты же знаешь, что уйти с политической арены я не смогу. Это значит – просто похоронить себя в политической безвестности!
– Я думал об этом, – сказал Николаев. – И не хочу ломать тебе хребет... У меня единственное условие. На котором я настаиваю. Если ты его не примешь – суши сухари или беги за границу... Так вот. Губернатором буду я!..
В этот момент запищал его сотовый телефон, но Николаев не смог прервать свою речь на таком месте... Он раздраженно рванул телефон из кармана, отключил питание, сунул телефон обратно в карман. И все это – не переставая говорить.
– ...Ты проиграл, Лаптев! Хочешь ты этого или не хочешь. Я это понял сразу, как только твоя подсадная утка...
«Это опять про меня», – снова отметила я, и снова меня его слова не возмутили.
– ...рассказала мне, какой сюрприз готовит мне твой мальчик, что поджидал своей очереди в приемной... Но мне не хотелось бы тебя уничтожать, Лаптев. Ты умный человек и опытный политик. Мне нужны такие люди в команде... Если ты примешь мои условия...
– Какие? – перебил его Лаптев.
– Ты убедишь всех своих избирателей отдать голоса мне... Большего мне от тебя не нужно. И надеюсь, у тебя хватит ума не ставить мне палки в колеса. Всегда помни, что ты у меня в руках... Если ты примешь это мое условие, я тебе обещаю... Правда, тебе придется поверить мне на слово, никаких доказательств, что я сдержу свое слово, у тебя нет и не будет... Но и другого выхода у тебя нет точно так же... Так вот, Лаптев.
