можно отдохнуть.
Забирался легко, привычно. Вот и вершина шихана — до нее рукой подать. Шагнул на каменный ребристый выступ, держась за березку. Вровень с грудью, всего в несколько метрах, на самом краю выступа притулился большой круглый камень. Когда Володя утвердился на узенькой площадке обеими ногами и отпустил березку, вдруг заметил на камне змею. Оторопел от неожиданности, отпрянул назад и чуть не сорвался. Змея, почуяв опасность, подняла голову и зашипела. Она была очень близко от Володи. Но чем убить ее? Может, хлопнуть из дробовика? Правда, жаль пустого выстрела. Однако гадюка есть гадюка. Нельзя оставлять ее живой: так уж принято на Урале. Вскинув ружье, выстрелил. Змею сдуло с камня словно ветром. Камень, сотрясенный выстрелом, качнулся и скачками ринулся вниз, под уклон. Он летел с нарастающей скоростью. Словно травинку подмял молодую березку. Боком ударился о сосну, отскочил в сторону и помчался снова, прямо в малинник. Володя испугался, вспомнив, что там ягодницы. Девушки увидели скачущий на них камень, подняли визг, заметались, не зная куда бежать. И вдруг раздался страшный треск — камень врезался в сосну. Ствол надломился, но устоял! Камень лежал усмиренный.
— Ух! — Володя облегченно вздохнул и рукавом куртки стер со лба испарину.
На том месте, где прежде был камень, виднелась узкая расщелина. В ней лежал какой-то серый сверток. Взять его рукой Володя не решился: змеиное место. Очень возможно, что под свертком притаилась еще одна гадюка.
Осторожно стволом ружья Володя поддел сверток и выбросил его на площадку. Взял, повертел в руках. Серое сукно отсырело, пахло землей. Развернул — и удивленно поднял брови: серебряный портсигар! На верхней крышке выгравирован медведь. Нажал изумрудную кнопочку — портсигар открылся. Снова неожиданность — медальон с золотой цепочкой.
— Вот так штука! — Володя поднял медальон за цепочку, оглядел со всех сторон и положил обратно. Закрыл портсигар и сунул в карман.
«Кто же, интересно, его сюда спрятал?»— поднимаясь выше по откосу, думал Володя. На шихане он распаковал рюкзак и позавтракал. Солнце подбиралось к зениту. Полдень. Пора двигаться к Сугомаку.
2
На горе Сугомак Володя появился первым. Скинул рюкзак, положил ружье и сел, обхватив колени руками. Внизу раскинулась лесная равнина. Кое-где серебрились на солнце небольшие озерца. В нескольких километрах от подножия горы виднелись домики городка, похожие на спичечные коробки, а чуть ближе сверкало круглое стеклышко — Сугомакское озеро. На северной окраине городка дымил электролитный завод, в самом центре — механический. Трубы походили на маленькие, закопченные до черноты соломинки, и было забавно смотреть, как из них выползали косматые завитушки дыма. Ниточка железной дороги делила город пополам.
Володя выкурил папиросу и лег на спину, подложив под голову рюкзак. Одолевала дремота, приятно пригревало солнце. Не заметил, как уснул.
По носу надоедливо ползала муха: она-то и прогнала сон. Володя открыл глаза и улыбнулся: вовсе это не муха, а Славка. Сидит рядом и щекочет нос травинкой. Володя поднялся.
— Прибыл, охотничек? — спросил он с усмешкой.
— Прибыл.
— Ну и как?
— А-а! — Славка бросил травинку. — Даже дятлы попрятались.
— А я, понимаешь, косачей проморгал. Не повезло мне сегодня, — недовольно сказал Володя.
— Зато я с удачей! — оживился Славка.
— Оно и видно, — усмехнулся Володя.
— В самом деле! В чащу продрался тонкий-тонкий луч солнца, как клинок, и вонзился в землю возле сосны. А там, на моховой подушке, лежала кисть брусники с прозрачными росинками на ягодах. Луч упал на эту кисть — и она словно бы вспыхнула. Ягоды алые, наливные. Не поверишь, будто капельки застывшей крови… Смотрел я, пока луч не переместился выше, на коричневый ствол сосны. Вот сфотографируй это чудо — и сотой доли не схватишь. Нарисуй — не поверят, что на свете красота есть такая! И словами не расскажешь.
— Фантазер ты.
— Деревянная у тебя, Володька, душа, — обиделся Славка. — Послушай еще!
— Валяй! — безнадежно махнул рукой Володя.
— Прибился я к какой-то еланке. Смотрю: что такое? Зеленые облака. Ей-богу! Ольха, черемуха, боярышник переплелись пышными курчавыми кронами — ни дать ни взять облака клубятся. Привалился я к сосне и любуюсь. В стороне рябина растет, свесила красные зонтики ягод. И кругом — солнце! Эх, душа поет! Вижу: из кустов голова высунулась, затем и сама косуля показалась! Мать честная, до чего ж хороша! А за косулей выскочил козленочек.
— Складно ты сочиняешь, братец.
— Сочиняю? — удивился Славка. — На самом деле так было.
— Ну, хорошо! Тогда ты, конечно, ее на мушку…
— Дурак ты, Володька. С какой стати? Я выстрелил в воздух. Ка-ак она сиганет! Только и видел ее.
Володя неожиданно схватил Славку за плечи и повалил на землю.
— Берегись! Намну же я тебе бока. Вытряхну восторг!
Славка вывернулся, схватил Балашова за шею, стараясь согнуть голову. Но Володя снова подмял Славку под себя и сел на него верхом.
— Проси пощады!
— Не буду! Проморгал косачей, а теперь злишься. Уйди.
— А это ты видел? — Володя поводил перед Славкиным носом портсигаром.
— Покажи!
Они сели рядом. Разглядывая портсигар, Славка вынул из него медальон, покрутил, вернул другу. К находке отнесся равнодушно. Балашов даже обиделся. Славка, глядя вниз, с сожалением сказал:
— Сколько нам еще шагать и шагать до дому. Эх, если бы с этой горы протянуть канат. Сесть в тележку и скатиться прямо к себе во двор. Здравствуйте, мы приехали!
— Рационализатор, — Володя рывком поднялся на ноги. — Хватит рассиживаться. Пойдем.
Друзья стали спускаться с горы. Балашов, широкий в плечах, чуть выше среднего роста, шагал размашисто и легко. Миронов, на голову ниже его, худенький и стройный, еле поспевал за ним.
Славка обернулся и помахал рукой вершине:
— Прощай! Теперь не скоро увидимся.
— Да, не скоро, — вздохнул Балашов.
— Через два года, если войны не будет.
Но война неумолимо приближалась. Весной отгремели бои на Карельском перешейке. Всего два месяца назад фашисты вступили в Париж. Их самолеты бомбили Лондон. Не потухали пожарища на Балканах. Днем и ночью грохотали бои в Китае.
В воздухе пахло порохом и гарью. Коснется ураган войны Родины или минует ее?
3
Вечером Володя собирался в городской сад на танцы. Долго прилаживал галстук. Узелок получался то слишком большим, то морщинистым. В досаде швырнул галстук на кровать, расстегнул воротничок, посмотрелся в зеркало. Конечно, с галстуком приличнее. Но ничего, сойдет и без него. Остановил взгляд на лице, заглянул в свои глаза. Кошачьи, глубоко посаженные. Скулы выпирают. Подбородок крутой. Брови
