Дворы Джамшида

жить.

- Ты и сама говоришь как старуха! - сказал Риан. И неожиданно поднялся. - Да ты и есть старуха. Безобразная противная старуха! - Он размашистым шагом направился через песок напрямик к костру, оставив ее одну около воды.

Теперь племя разбилось на группы. В одной сгрудились старики, в другой - молодежь. Женщины сидели вместе около колеблющейся границы света, напевая какой-то древний мотив, иногда негромко обмениваясь редким словом.

Риан в одиночестве стоял у костра. Он был самым молодым в племени. Он и Мириам были последними из родившихся детей. Тогда племя было многочисленным, охота была хорошей, собаки все еще оставались почти домашними и поймать их не составляло труда. Были и другие племена, странствовавшие по этой земле, покрытой пылью словно чадрой. Риану хотелось знать, что стало с ними. Точнее, ему казалось, что хотел. На самом деле, внутренне, он знал.

Становилось холоднее. Он подбросил в костер еще немного обломков дерева и наблюдал, как языки пламени лижут друг друга. Пламя было похоже на людей, подумал он. Оно пожирает все, что ему попадается, а когда оказывается, что есть больше нечего, умирает.

Неожиданно зазвучал барабан, и женский голос произнес нараспев:

- Что такое дерево?

Из группы стариков чей-то голос ответил:

- Дерево всего лишь зеленая мечта.

- А что стало с цветущей землей?

- Цветущая земля теперь есть прах!

Звук барабана стал громче. У Риана сжалось горло. Он ощутил, как бодрящее тепло ярости коснулось его лица. Фразы, звучавшие перед началом Танца, всегда действовали на него, хотя он заранее знал, что услышит.

Один из стариков двинулся к освещенному костром пространству, шаркая ногами в такт ударам барабана. Свет окрасил красным морщины на его тридцатилетнем лице, покрыл, словно волнистыми колеями, густым румянцем лоб. И его тонкий голос поплыл в холодном ночном воздухе: 

Земля, цветущая когда-то,
     теперь не более чем бренный прах,
И те, кто в прах ее повергли,
     не избежали участи такой же... 

Его пение подхватил женский голос: 

Наши предки всего лишь прах;
Прах, вот наши пресытившиеся предки... 

Теперь и другие фигуры, шаркая ногами, появились в свете костра, а ритм барабана из собачьей шкуры звучал все резче, все сильнее. Риан почувствовал, как у него быстрее движется кровь, как нарастает прилив вновь пробудившейся энергии.

Теперь голоса объединились: 

Прах, вот наши пресытившиеся предки,
Наши предки те, кто разграбил поля
     и опустошил горы,
Кто вырубил лес и растратил воду рек;
Наши предки те, кто глотнули сполна
     в роднике мирозданья
И ... осушили его... 

Риан больше не мог сдерживать себя. Он почувствовал, как его ноги начинают двигаться в такт с мстительным ритмом барабана. Он услышал собственный голос, подхвативший пение: 

Все, что помним о наших предках:
Распотрошим и вырежем все живое,
Бросим внутренности в огонь;
Наши предки тупые обжоры,
Истребители рек и озер;
Потребители, разрушители цветущей земли,
Себялюбцы, ожиревшие собиратели, стремившиеся
Обожрать и разрушить мир...

Он присоединился к пляшущему с притопом племени, его руки производили жесты, имитирующие убийство, рвали и отбрасывали. Сила вливалась в его изнуренные конечности, пульсировала по всему его слабому от недоедания телу. Он мельком увидел на другой стороне костра Мириам, и у него захватило дух от красоты ее оживившегося лица. И вновь он почти хотел ее, и некоторое время даже мог убеждать себя, что однажды он обязательно захочет ее, и что на этот раз воздействие Танца не пройдет без следа, как это бывало раньше, и он будет и дальше продолжать чувствовать себя таким же сильным, уверенным и бесстрашным, и отыщет множество собак, чтобы накормить племя; а затем, может быть, мужчины все-таки захотят женщин, как это бывало раньше, и он сам захочет Мириам, и племя увеличится и станет большим и сильным...

Он поднимал свой голос все выше и выше и изо всех сил топал ногами. Ненависть была теперь как вино, с жаром вливавшееся в его тело, яростно пульсирующее в его мозгу. Песнопение перерастало в истеричный вой, горькое обвинение отражалось от пустынных гор и мертвого