таковые? Если как таковые, то он просто идиот, а если Нирут, то значит, их хозяин чем-то отличается от остальных, кроме юного, по их понятиям, возраста. И тут опять возможны два варианта. Зачем-то это хочется выяснить либо некоему абстрактному магу, которого властитель не глядя в порошок сотрет, либо властителю, которому не хочется ввязываться самому, потому как стирание в порошок может быть взаимным и разнести равновесие в пыль…
Глупость. Видимая глупость. Однако нет в этом мире у властителей ни конкурентов, ни даже кандидатов в конкуренты. Они не великие маги, а величайшие, судя по тому что говорил принц Гент, сам обладающий даром, однако незначительным (зато обладавший самой значительной в империи информацией). Тем не менее и Гент был занесен в списки. Стоял, так сказать, на учете в Гильдии магов. Этот порядок был непреложен уже лет этак двести, когда кончилась последняя война магов в единой уже Траитии. Полторы тысячи вампиров могут опустошить немаленький город, а полторы тысячи магов стерли с лица Траитии три крупных города со всем населением и всеми прилегающими окрестностями, включая несколько невеликих горок и два озера. Потом вмешались властители, легко прекратили войну, категорически рекомендовали наказать всех замешанных по всей строгости (опустив при этом слово «закон») и впредь контролировать наделенных даром, стараясь поставить этот самый дар на благо Траитии.
Тут получался парадокс. Дан не понимал, почему люди стали люто ненавидеть эльфов
В общем, маги были на учете, периодически Гильдия устраивала незапланированные проверки, особо сильные маги были на особо бдительном контроле, да, собственно, особо сильные были всерьез заняты – они своей магией вообще-то нехилые деньги зарабатывали. А этот бородатый что? Не так чтоб сильный или проверка недавно кончилась?
Найдут? Вычислят? Ему-то Дан говорит с ленивой уверенностью, а сам сильно сомневался. Ну ладно. Остается ждать и терпеть. Терпеть и ждать.
* * *
Он не считал дни. Сначала пробовал, потом надоело. И смысла не было, и казалось смешным: рисовать палочки на стене, потом перечеркивать их, потом подсчитывать недели, потом месяцы, а потом свихнуться на арифметической почве. Но прошли не дни, а недели, которые Дану очень не хотелось объединять в месяцы. Приноровиться можно ко всему, даже к жизни в темнице. Конечно, удовольствия никакого, сплошные проблемы, сплошные неудобства. Было холодно. Не мороз, понятно, но непреходящая влажная прохлада, промозглость. Из бойницы все время дуло. Дан подумывал было заткнуть ее плащом, но дотянуться не смог. Он все время мерз, все время дрожал, согреваясь только во время моционов, которые непременно устраивал себе регулярно. Сначала это было просто ужасно: болело плечо, причем так, что тошнило и кружилась голова, но он все равно ходил кругами, меняя направление, считая шаги – просто для того чтобы вымотаться и поспать хоть несколько часов. Ложился в наименее продуваемый и сырой угол, сворачивался в клубочек, кутаясь в плащ, и проваливался в сон, но просыпался быстро, потому что слишком сильным становился озноб. Он пробовал спать сидя, прислонившись к сравнительно сухой стене, но все равно просыпался. Никакого, понимаешь, режима. В том числе и потому не имело смысла считать дни. Спал он, кстати, не столько ночью или тем более утром, сколько вечером, когда солнце хоть чуточку нагревало помещение. А может, Дану это только казалось. Потом плечо стало беспокоить меньше, то есть прошло как минимум две недели, потом боль стала совсем слабой – три недели, потом он начал делать упражнения, разрабатывая мышцы, отвыкшие от движения.
Кормить его кормили. Раз в сутки с лязгом открывалось окошечко, то есть кошачий лаз внизу двери, и в него просовывали кружку с водой и кусок хлеба. Иногда вода была сладкая, но никогда – горячая. Кусок был довольно большой, но все равно этого было мало, хотя Дан устраивал из еды целый ритуал: отщипывал маленькие кусочки, долго и старательно жевал, запивая маленькими глоточками. Есть хотелось перманентно, но от голода он не зверел, то есть этой сладкой воды и краюхи хватало на то, чтоб поддерживать его жизнь. Мечты о горячем кофе, горячей ванне и горячем куске мяса Дан гнал, и возвращались они только в виде снов.
Он заставлял себя двигаться, заставлял себя вспоминать все песенки Щербакова – дословно, чем больше, тем лучше. Заставлял себя вспоминать прочитанные книги, выученные в школе стихи и искренне расстраивался, когда не смог точно воскресить в голове поэтический шедевр «Ленин и печник», который в четвертом классе учил наизусть и рассказывал с выражением. Вспоминал таблицу умножения, доказательство теоремы Пифагора и самые простые математические формулы. Просто чтоб не одичать окончательно.
Сколько прошло времени, он и правда не знал. Он спал, некрепко, прерывисто, но все ж таки спал, и потому очень обиделся, когда ему поддали сапогом под ребро. Бородач в сопровождении пары «быков» почтил его своим присутствием.
– Честь какая, – буркнул Дан, нехотя садясь, – ничего, что я небрит?
– Ты не надумал поговорить со мной?
– Отчего не поговорить? Прекрасная погода, сударь, не правда ли? Я слышал, на последних скачках фаворит пришел последним. Не иначе как конюх перед стартом дал ему выпить ведро воды…
Сапог снова врезался под ребро, и Дан обиделся окончательно, поймал сапог, дернул на себя, уронил «быка» и так засадил ему согнутыми пальцами по горлу, что… того. Убил. И почему-то не расстроился и угрызений совести не испытал. И даже не подумал о том, что и у этого есть мама, бабуля и, может быть, даже пожилая собачка. Ситуация не располагала к раскаянию.
Второй «бык» шарахнулся подальше, бородач отшвырнул Дана к другой стене, да так, что едва не переломал ему ребра.
– Значит, так? Ну что ж, ты сам захотел!
Дверь закрылась. Оп-па. А покойника не прихватили с собой. Недурной метод психологического воздействия. Недурной. Как будем бороться с соседом? А ведь хватит ума у этой сволочи перестать давать хлеб… Впрочем, Дана хватит на то, чтоб проголодать достаточно долго для того, чтоб сосед стал совсем уж неаппетитным… Его затошнило превентивно.
Для начала Дан оттащил труп под бойницу – место, в котором он сам никогда не сидел, там было особенно холодно. Потом беззастенчиво снял с него куртку. Она была восхитительно большой, легко наделась поверх собственной: он снова закутался в плащ и вернулся в свой угол. Нельзя сказать, что он совсем согрелся, но стало гораздо теплее, и он снова уснул и спал необычно долго, потому что, проснувшись, чувствовал себя отдохнувшим.
За покойником никто не приходил. Ну, что там у нас имеется на такой случай? Ничего. Так хорошо фантазия не развита даже у властителя. К долгому соседству с трупами он Квадру не готовил. Производить трупы – готовил, сосуществовать с ними – нет. Серьезное упущение.
Теперь моцион стал короче, но путь извилистее: Дан старался обходить соседа. А ведь бородач за ним подсматривает, наверное. Ну и черт с ним. Изображать бодрячка не стоит – никто не поверит, а вот если просто не обращать внимания ни на что? отключиться от окружающего? что для этого делать? «Зачем я лишь о том все время думаю, как сделать, чтоб не думать ни о чем…» Цитаты на все случаи жизни. Эх, не хватает плеера… Самому петь, что ли? Не тексты вспоминать… И думать о самом лучшем, что вообще было в жизни. С детства. О слоне, который так и лежит где-то в кладовке, потому что все понимающая мама не выбросит игрушку, которой сын так дорожил. О крохотном трясущемся клочке белой шерсти, который Дан притащил с прогулки, и все понимающая мама не подняла крик, что не потерпит в доме собаки, и Тяпа стала членом семьи. О бабулиных руках, пахнущих тестом… кажется, тестом. Начало забываться. О
