экстремальный психолог второй категории.
Профессия, надо сказать, у меня очень редкая – психолог-консультант оперативной федеральной спецгруппы спасателей. Федеральная группа – это такая сборная команда, которую посылают обычно как сборные команды спортсменов за рубеж. На наиболее крупные катастрофы. Она входит в международную спасательскую структуру ООН. В составе такой группы я побывала, пока писала свою диссертацию, и во Франции, и в Индонезии, и в Африке, и в Эфиопии – в общем, в разных местах планеты, где требовалось участие специалиста по экстремальной психологии.
Но, кроме этого, я вхожу и в местную, региональную команду спасателей, которая состоит из групп, подобной нашей, тарасовской – по четыре-пять человек классных специалистов в офицерском звании. Но часто нас всей группой вызывают не как специалистов, а как спасателей широкого профиля, когда нужны просто лишние руки, чтобы срочно спасать людей. Скорее всего, так оно случилось и на этот раз... К сожалению, как и остальные, я могла только гадать: что же произошло там, в Булгакове.
В пассажирский салон выглянул радист и жестом позвал нашего начальника к себе в рубку. Мы примолкли в ожидании новостей. Наверняка – какое-то сообщение, касающееся нас. Какое-нибудь уточнение приказа, точная формулировка задачи, информация о катастрофе, наконец.
Едва Григорий Абрамович появился вновь в салоне, три пары глаз уставились на него в напряженном ожидании. Я видела, что лысина у нашего начальника вспотела... Дела, значит, серьезные.
– Ну! – не выдержал Игорек. – Что там?
Григорий Абрамович достал носовой платок и принялся протирать и без того блестящую лысину. Этот жест у него был традиционным и означал, что начальник наш сильно нервничает...
– Речной теплоход...
– Что? Затонул?..
– То-то и удивительно, что – нет!
– Григорий Абрамович! – поспешила я вмешаться со своей помощью. – Расскажите по порядку. Зачем радист вас туда вызывал?
– Новости по «Русскому радио» послушать. Он их на пленку записал. Для нас специально... В Булгакове речной теплоход – огромный, четыре палубы – врезался в железнодорожный мост... Теплоход – две палубы всмятку, срезал подчистую, но на плаву держится... Мост вроде бы разрушен... Число жертв уточняется, не назвали даже ориентировочно.
– Что ж там уточнять-то! – воскликнул Игорек. – Число жертв равно числу пассажиров плюс экипаж минус число спасенных. Мост-то железнодорожный, не пешеходный... Что и требовалось подсказать...
Григорий Абрамович смотрел на него растерянно и продолжал натирать свою лысину... Я поняла: что-то не так. Не все он сказал.
– Что еще, Григорий Абрамович? – спросила я. – Игорь, кажется, перебил вас...
Он кивнул головой.
– Во время удара теплохода в мост по нему проходил пассажирский поезд...
– Мать твою!.. – сформулировал охватившие его эмоции Кавээн.
– Часть вагонов упала в воду, – добавил майор глухо, словно нехотя.
Говорить никому ничего не хотелось.
– До Булгакова осталось десять минут! – крикнул нам высунувшийся в салон второй пилот. – Приготовьтесь. От места посадки до моста шесть минут на машине. Местный диспетчер МЧС на связи. Дислокацию прибывающим группам сообщает. Будете говорить?
Григорий Абрамович побежал в каморку радиста. Вернулся он минут через пять – взъерошенный, с нахмуренными бровями – и строго поглядел на нас через свои очки с круглыми линзами.
– Сообщили, что нас встречают, машина на месте. Через пять минут садимся. Наш объект – кормовая часть теплохода. Всем быть готовыми...
Он помолчал и добавил:
– Ко всему...
Кавээн, у которого воображение работало со скрипом, спросил осторожно:
– Что там у них, Абрамыч?
Тот посмотрел на Кавээна прямо и жестко и ответил, хорошо представляя, что стоит за этим ответом, потому что был опытным спасателем и слов на ветер просто так никогда не бросал:
– Мясорубка...
У майора Воротникова с воображением все было в порядке... Оно всегда отличалось сдержанностью. И если уж он произнес такое слово...
...Спасателя никогда не интересует, где он будет спать, есть, словом, отдыхать... Все его мысли направлены только к месту катастрофы, на тот объект, где ему предстоит работать. Если вам встретится спасатель, который прежде всего будет интересоваться, как организовано питание, поставлены ли палатки для отдыха после смены, можете быть уверены, что долго он в спасателях не продержится. Или сбежит, или погибнет, в самый напряженный момент пожалев свое тело вместо того, чтобы сконцентрироваться и заставить его принять трех-, пяти-, десятикратную нагрузку...
Когда колеса самолета коснулись посадочной полосы, мы вчетвером уже стояли у выходной двери, нарушая все правила безопасности полетов. Едва самолет замер, бортпроводница открыла нам входной люк и помогла спрыгнуть на бетон, не дожидаясь, когда подадут трап. Машина МЧС уже ждала нас рядом с самолетом. В спасательных работах счет идет на секунды, люди, которые нуждаются в нашей помощи, могут не выдержать и умереть, не дождавшись нас. Поэтому мы экономим эти секунды как только можем... Каждое мгновение может потом обернуться чьей-то жизнью.
Машина – яркий красно-синий «рафик» – мчалась по ночному Булгакову, не снижая скорости, которая была никак не меньше ста двадцати километров в час. Дорожная милиция организовала для нас зеленый коридор, и мы пролетели по пустому ночному городу минут за пять от аэропорта до Центральной набережной, которая начиналась под самым мостом. Мы выскочили из «рафика» и побежали к воде. Мотор катера взревел, как только нога бежавшего последним Игорька коснулась его палубы.
– Где? – стараясь перекричать рев мотора, спросил Григорий Абрамович голого по пояс матроса, стоявшего у руля...
Матрос не ответил.
Наш начальник и сам, наверное, понял, что его вопрос прозвучал довольно глупо, потому что и так невозможно было ошибиться с определением места катастрофы – ближе к левому берегу Волга около моста была ярко освещена. Издалека видно было, как уродливо торчат концы рельсов с обеих сторон моста над обрушившимся пролетом. На мосту и с той и с другой стороны натыканы были прожектора, отчего застрявший между опорами теплоход с наполовину смятой надстройкой выглядел нереально и зловеще... На мосту, на скопившихся вокруг катерах копошились фигурки людей... Волга около места катастрофы была просто забита маломерными судами – в основном «казанками» и «прогрессами».
– Откуда их столько? – крикнула я матросу, указывая на лодки.
– Рыбаки! – ответил тот. – Какой-то праздник рыболова вчера был. А после разрешили у моста ночной лов до утра без ограничений... Они, кстати, десятки людей спасли, когда те из поезда начали выныривать...
Не снижая скорости, наш катер описал дугу, обходя суденышки, и, заглушив мотор, начал плавно подходить к борту теплохода... Метров двадцать пять вокруг него было свободное пространство на воде – ни одной лодки.
– Ух! Я бы эту сволочь!.. – Матрос, стоящий у руля, сжал правую руку в кулак и недвусмысленно потряс ею перед собой.
Мы даже и спрашивать не стали. Ясно было, что он говорит о капитане...
– Ты чего такой чумазый, друг? – спросил его Кавээн, и я действительно заметила, что плечи его покрыты темными мазутными пятнами.
– Нырнул пару раз, – ответил матрос и смачно выругался матом в адрес все того же злосчастного капитана теплохода...
Корма надвинулась вплотную над нами, и я увидела крупные синие буквы, опоясывающие по дуге кормовой бортик теплохода...
– «Сергей Есенин», – прочитала я.
